Первый лёд удался!
Каждый год рыболовы дожидаются — не могут дождаться первого льда. Казалось бы, чего здесь такого особенного: ну, замерзла вода поверху от низкой температуры… Так рассуждают педанты-ученые и компьютерные домоседы-ботаники.
Выйди в румяный морозный день, нюхни вкусный воздух, пахнущий дымком, распрями пальцы, скрюченные от мышки, и возьми в руки удочку. Ей-ей, мир станет лучше, по крайней мере для тебя… Зазвенит молодой ледок под ножами бура, вспыхнут солнечным золотом края лунки и откроется загадочная черная стынь, словно сверлящий глаз из зазеркалья… Там, под звонкой бесконечностью, живет иной мир. Стоит опустить туда мормышку с рубиновым мотылем и ты соприкоснешься с ним через простую ловлю подледной рыбы, в которой мало чего от добычи речной рыбы только для еды. Слишком сложным и трудным был бы этот путь ради десятка мороженых окуней-окунишек, на грани превращения и тебя в подобный же мороженый субстрат…
Несколько дней стояли морозы за пять и десять градусов, потом была ночь и с пятнадцатью-двадцатью. Пора. Больше нет терпения ждать длительных морозов. Сколько уже раз эта нетерпеливая тоска звала и манила, сколько раз обманывала. И мы были готовы ко всему, но все равно ехали к Волге.
Выехали затемно. За окнами машины чернела настоящая ночь. Но когда подъезжали к разливу Чебоксарской ГЭС, показался алый краешек зари, придавленный синей мглой хмурого еще утра. Вдали, на далеких буграх и крутоярах высокого правого берега, замигали огоньки Козьмодемьянска. А потом свернули мы к деревеньке Сенюшкино, которая раскинулась по краю крутого обрыва, ставшего после затопления волжским берегом. Приехали.
Машину поставили во дворе у старого товарища Леонида. Встретились, пообщались и — скорее на лед. Лед… В общем-то это и следовало ожидать: морозы только-только начались, и Волга встала лишь в прибрежной зоне, на мелководьях и в заливах ближних островов. А по судовому ходу еще шли баржи и теплоходы. Да и в протоках, отсюда не видных, тоже, скорее всего, льда не было, так как даже первая протока, широкая и тиховодная, была схвачена лишь тонким и ненадежным ледком сплошь в черных дырах-промоинах. Все это можно было разглядеть с крутояра от Сенюшкино.
— Ну, чего, моржи, откроем купальный сезон, — бодрясь, ехидничает Володя, отряхивая бороду от сосулек. — Тебе, Саня, не впервой…
— Нет, спасибо, больше не хочу, сами купайтесь. Рому вперед пустим. Он еще не принял крещение, пусть хлебнет волжской водички. А то — что за рыбак.
Володя и рад. Сразу, как в мультике про боцмана в тельняшке и попугая, подхватил:
— Рома, а-а, Рома.
Но Рома, кажется, не был в восторге от перспективы послужить ледовым тральщиком и поэтому жался за нами весь путь. А Володя оглядывался и нарочито укоризненно гудел:
— Эх, Рома-Рома…
Впрочем, пешня была только у меня, поэтому мне и путь открывать, как всегда… Был, правда, впереди идущим и товарищ по рыбацким походам Паха, купался в ледовой купели, а мы вытаскивали его с сыном Женькой, но было это уже на последнем льду, здесь же, в этих местах и буквально на этой же тропе, куда и сейчас нас несет.
Лед хоть и тонкий, но вполне прочный. Местами ледовые участки были толщиной не менее пяти сантиметров. Но приходилось быть настороже: здесь на дне коряжник и старые пни догнивают. От них-то нередко и образуются дыры-промоины.
Все, дальше идти опасно. Лед трещит и прогибается. На него сразу набегает торопливая вода, а под ним — чернеет опасно глубина. К островам и протокам нам не выйти, рано. Ледостав только начинается. Но не обратно же ехать.
— Ну, чего, может быть, в коряжник махнем, направо? К острову.
— Так мелко там, — сомневается Володя.
— Выбирать не из чего…
Посовещавшись и посомневавшись, идем к ближнему острову. Рядом с ним торчат коряги, а в заливах еще видна трава, вмороженная в лед, и осока стоит по берегам — зеленая, как летом. Первые лунки показали, что у острова глубина не более полутора-двух метров. Но здесь это вполне обычная глубина. Кругом затопленные луга с редкими оврагами, ставшими сейчас ямами. Найти бы такую ямку…
Друзья сверлят лунки у острова. Я ухожу в сторону, промеряя глубину и отыскивая хоть какое-то понижение дна. Но не вытерпев рыбацкого зуда, торопясь, сверлю лунку, точнее — бью пешней. Несколько ударов и лунка-щель готова. Опускаю мормышку с мотылем и одной личинкой чернобыльника. И сразу кивок выгнулся кверху. Есть. Сорожка… Не крупная, как раз для живца. А потом плотва-сорожка начала брать одна за другой. И про жерлицы забыл. Но с друзьями все же надо поделиться удачей, пусть тоже половят. Вдруг у них не клюет.
Кое-как оторвавшись от веселой ловли сорожки, иду к товарищам. Ага, думал, они тут от бесклевья мучаются, а они на крупных окуней напали… Ладно, пусть тягают. Мне надо основные снасти поставить, тяжелую артиллерию — жерлицы. А там, может, и к ним загляну, окуней поблеснить.
Но перед тем как выставить жерлицы, бью пешней дырки в самых разных местах: у вмороженного дерева, среди нескольких сухих палок, торчащих изо льда, на чистом поле вдали от острова. Везде — полтора-два метра. Ищу и ищу какое-нибудь характерное место, уже не надеясь его найти на этом ровном плато. Но вдруг — свал сразу на три метра. Дальше — еще глубже. И словно руслом тянется эта ямка. То ли ручей бежал здесь, то ли овражек небольшой был среди лугов. Вот тут-то и можно поставить снасти.
Расставляю жерлицы, стараясь придерживаться линии три-четыре метра… Дальше идет глубина до шести метров. Можно было подумать, что это старая Рутка бежит подо льдом. Но она дальше, к Жареному бугру.
Едва выставил три жерлицы, как сзади раздался слабый щелчок. Ухо ловит звук знакомый и приятный сердцу. Так слышится удар пружины флажка. Оглядываюсь. Точно, алеет флажок, развеваясь на ветерке. И катушка начала крутиться без всяких пауз и раздумий. А едва я тронулся с места и сделал пару шагов по направлению к жерлице, как катушка, сухо шелестя, закрутилась с бешеной скоростью. Резвая осенняя рыба пощла полным ходом. Тут нельзя тянуть, иначе может сорвать живца и уйти, размотав до конца леску.
Бегу к жерлице.
— Шире шаг! — несется сзади. — Слабину не давай.
«Издеваются… Завидуют, мялявочники, щука не окуньки. Сейчас на пару килограммов выдерну щучку, сразу притихнут», — мелькает самодовольная мысль. Сколько раз зарекался: не говори гоп, пока… Щучка сошла у самой лунки, сверкнув белым брюхом и золотым пятнистым боком под тонким прозрачным льдом. Стараясь не смотреть в сторону друзей, иду к посудине с живцами.
А прямо у кана с живцами вскинулся еще один флажок. Здесь и бежать никуда не надо. Все рядом. Только теперь я и шага не делаю к жерлице, чтобы не пугать хищника под тонким льдом. Жду, когда катушка будет крутиться беспрерывно. Лишь бы не пропустить момент полной размотки лески с катушки. Если прозевать, то может наколоться щука и уйти. Бывает, что и сама засекается, размотав леску с катушки. Тогда подходишь к жерлице и видишь, как она переваливается с боку на бок, натужно поскрипывая от рывков рыбины.
Все, пора. Подхожу к снасти. Лески на катушке осталось не больше двух метров. Берусь за нее и подсекаю. Рывок вниз и я чуть сдаю леску обратно, пропуская ее сквозь пальцы. Щука не крупная, судя по толчкам, но резвая и сильная. Иногда такие рыбины до двух килограммов сопротивляются более отчаянно, чем на восемь кило хищницы, хотя те, конечно, давят массой.
Вскоре в лунке показалась щучья голова, и я беру щуку без багра, за «шиворот», благо лед тонкий. Первая. Не крупная, но вполне увесистая рыбка.
Оглядываюсь. Друзья, словно суслики, вытянулись рядом со своими лунками, сложив лапки перед грудью. Я же, подцепив щуку багром, волоку по льду к рюкзаку, давая разглядеть ее во весь рост. Эти чванливые замашки только по первому льду бывают, когда рыбаки, соскучившись по зимней рыбалке, конкурируют и соревнуются. Азарт есть азарт.
Но долго не пришлось пожинать лавры. Последовали сразу две хватки одновременно, что для перволедья не является чем-то необычным. На одной из жерлиц щука, видимо, сразу бросила живца, так как катушка даже не начинала вращаться, а с другой я снял еще одну щучку.
За полдень, после длительной паузы, взяла еще одна щука, чуть крупнее. Больше хваток не было. Ловя плотву-сорожку с одной и той же лунки, просверленной поутру, в конце концов устаю от этой однообразной ловли. Надо размяться, сходить к товарищам. Как там у них?
Да-а, подойдя к друзьям, сразу теряю свой благодушно-снисходительный вид матерого рыбака и удальца-чемпиона. Рядом с Володей и Романом лежат груды тяжелых окуней-горбачей с презрительно выпяченными губами и коронами-плавниками на крутом загривке. Некоторые из красноперых окуней весили не менее полкило.
"
