Включи зимнюю рыбалку
Сентябрьская ночь упала на землю темным покрывалом. Кажется, прохладный воздух сам закутал все вокруг от постороннего взгляда. Городская пыль, поднятая днем тысячами колес и ног, улеглась. Откуда-то доносится едва слышный запах цветов. Город спит. Улицы пустынны. Лишь торопливые шаги рыбаков, собирающихся около нашего учреждения, и их слова приветствия нарушают тишину ночи. Людей можно и не заметить, если бы не огоньки сигарет, вспыхивающие при затяжках подобно маленьким звездочкам. Тихо все! Но вот где-то, кажется, далеко-далеко, рождается шум, он растет, подступает ближе… И вдруг из-за поворота вырывается чудище с огненными глазами-фарами, с длинным серым телом, поблескивающее чешуей окон. Грозно зарычав тормозами, оно останавливается около рыбаков. Тишина взрывается смехом, радостными возгласами, толкотней… Укладываемся, усаживаемся… Наконец все!
Эта поездка ничем не отличается от десятка других. По договоренности с администрацией рыболовы берут автобус на выходные дни и - «Да здравствует мать-природа!». Выезжаем обычно в два часа ночи, к четырем уже на месте. Рыбачим, отдыхаем, а к вечеру довольные и усталые – домой.
Состав наш постоянный, редко присоединится новенький, и еще реже, если кто-то из «стариков» пропустит поездку, – это уже ЧП. К новичку все относятся с любовью и осторожностью, как к дорогому и хрупкому сосуду, но, по моему мнению, слишком надоедают опекой и проповедью рыбацкой науки. Всем автобусом как насядут: каждый отстаивает свой способ лова, свои приманки, свои крючки и так далее… «Мое самое лучшее!». Новичок только хлопает глазами. В этом отношении рыбаки – завзятые индивидуалисты, но только в этом отношении. Это и хорошо, это двигает прогресс рыбацкой техники и тактики. Отстаивая свой способ лова, каждый старается его усовершенствовать, а получится хорошо, другие не замедлят принять его на вооружение и опять ищут что-то новое, что-то свое. Новичка такой напор немного пугает. Но если он второй-третий раз едет с нами, значит, все – заразился!
Вот и сейчас у нас новенький – осетин Слава Кануков, веселый парень. Около него уже собралась тройка старых «зубров», и начались бесконечные советы и поучительные истории.
Автобус чуть покачивается, дорога отличная. Иван Иванович и Костя уже дремлют. Петя разбирает снасти, ему простительно: он прямо с дежурства. Остальные просвещают новенького. Николай Васильевич выделяет из своего неприкосновенного запаса каких-то особых червяков. Олег Федорович, непрестанно поправляя сползающие на кончик носа очки, перевязывает на лесках новенького крючки, тоже особым узлом. Но узел не получается, Олег Федорович нервничает под ироническими взглядами товарищей. Ага! Накололся на крючок. Это переполнило чащу терпения, и он в полголоса поминает чью-то матушку. Все смотрят на новенького, как он отреагирует?!
– Э-э! Па-аслушай, как ты таким ртом кушаешь?!
Дрогнул автобус от дружного хохота. Олег Федорович уронил очки и еще раз наколол палец. Костя, не открывая глаз, шевельнулся:
– Тихо, черти! Поспать не дадут…
Нет, что ни говорите, а самые лучшие люди – рыбаки: простые, веселые, компанейские…
Ночь все-таки берет свое. Голоса постепенно стихают. Все спят. Лишь Петя возится с поплавками, да я смотрю в окно. Темнота, отступая перед светом фар автобуса, резко бросается на него с боков. На небе облачка играют со звездами в прятки. Свежий, наполненный ночными запахами воздух врывается в приоткрытые окна. Пахнет лесом, травой… Это почему-то вызывает легкую грусть. Ровно гудит двигатель, и кажется, что автобус стоит на месте, освещая фарами серую полосу асфальта, а мимо него бегут, торопясь куда-то, деревья, столбы, деревни, поля… Бегут, бегут, бегут…
Проходит час, второй… Скоро будем на месте. Вот уже железнодорожный переезд, километра через два колхозный ток, потом поворот направо, и минут через десять мы на реке. Места знакомые, не первый раз едем.
Рыбаки каким-то чутьем узнают о приближении водоема и просыпаются. Костя поправляет фуражку и заглядывает в окно:
Иван Иванович сразу лезет в карман за сигаретами. Гул голосов усиливается. Вспыхивает смех. И вдруг, перекрывая шум, раздается взволнованный голос Кости:
– Ребята, а ведь это пожар!
Сразу несколько голосов:
Носы прилипли к стеклам.
– Ток? Неужели ток! Точно! Ток горит!
– А там, поди, зерна полно?!
– Конечно. Стой! Стой!
Но шофер уже затормозил и открыл дверцы. Петя – все снасти с колен прямо на пол.
Вываливаемся из автобуса, мечемся у огня. Красное пламя лижет крыши навесов. И везде – на кучах зерна, на механизмах, на деревянных лопатах трех колхозников, спасающих зерно, кровавый, страшный отсвет…
– Спокойно, рыбаки! – голос Ивана Ивановича прорывается сквозь шум и треск огня. – Берите лопаты, отгребайте зерно! Федя, дуй на автобусе в деревню за помощью. Костя, спроси, где здесь пожарный щит! Слава, где-то здесь должны быть вода и песок…
И все. Суматоха кончилась. Задача получена. Все ясно. Затрещали под натиском лома и рыбацких топориков навесы. Мелькают лопаты, шуршит зерно, отгребаемое подальше от огня. Слышно только пыхтение, треск отрываемых досок, плеск воды, шорох лопат… Огонь жжет лицо, хватает за брови, волосы…
Даем! Дым ест глаза, лезет в нос, рот…
– Ура! Помощь пришла!
Колхозники выскакивают из нашего автобуса и сходу бросаются к огню. У них все получается сноровистее. Работаем с каким-то ожесточением.
– Давай, братцы! Давай, рыбаки! – орет какой-то бородач, умело работая багром.
Даем! Огонь отступает. Это придает нам силы. Добиваем головни. Обливаем водой дымящиеся столбы.
– Как все? Который час?
Ничего себе! Подсчитываем потери: зерно не пострадало, пропали очки Олега Федоровича… Вот как будто и все, если не считать легких ожогов, грязной одежды, опаленных бровей и волос, но это уже мелочи. Выслушав благодарность бригадира колхоза, садимся в автобус. Наш новенький, да какой он теперь новенький, раз испытан огнем, со свойственным ему кавказским акцентом рассказывает, как Олег Федорович, потеряв очки, лез прямо в огонь.
– Я его за штаны! Э-э-э, кацо, падажды немного. Куда ты? Горячо там… А он прет, как бульдозер…
Смеемся до слез, почему «как бульдозер», никого не интересует… И сам Олег Федорович улыбается, поглядывая на нас близорукими, добрыми глазами.
Солнце бьет сквозь окна, заливая автобус ласковыми лучами. Они слепят, радуют. И на душе приятно, легко, хотя тело ломит от непривычной тяжелой работы, да и обожженные места дают о себе знать.
– Самая удачная рыбалка в моей жизни, – говорит Иван Иванович. – Сколько хлебушка отстояли?!
Мы молчим и соглашаемся с ним.
Река встречает нас, лениво шумя волной от парохода. Усаживаемся густо. Еще не остыли от переживаний. Святая тишина рыбалки соблюдается плохо. Да и какая теперь рыбалка?! Утренний клев кончается, вечернего ждать не хочется…. Стираем одежду, купаемся. Домой уезжаем намного раньше обычного.
Опять ровно гудит труженик-двигатель, автобус мягко покачивается. Устраиваемся поудобнее, закрываем глаза, и вот поплавок. Дернулся, пошел вглубь, леска натянулась, режет воду, а кончик удилища согнулся… И так приятно, так приятно… Вот это рыбалка!
ДИМКИНО ОЗЕРО
Ветерок чуть дохнул над озером, приподнимая завесу тумана, пошевелил камыш, и он зашелестел, просыпаясь. Туман стал подниматься выше, обнажая водную гладь. И вода из серой, неприветливой стала голубоватой, ласковой. И опять тишина! Тишина такая, будто кто-то, играясь, закрыл ладонями уши. Туман поплыл, клубясь, и вскоре озеро освободилось от него все – большое, немного вытянутое, в обрамлении зеленого-зеленого камыша и изумрудно-золотистых сосен. Вода заблестела, меняя цвет, то хмурясь серо-зеленым, то улыбаясь голубоватым. Вдруг на середине озера всплеснула большая рыбина, сверкая серебром чешуи, а брызги от нее в лучах восходящего солнца выцветились, словно маленькие радуги… И опять тихо!
Ночью Петру приснился сон. Будто приехали они со Степаном на озеро, а рыбы там на самом деле – кишит! Из сетей она сыпется серебром. Растет ворох! Растет. Рыбы все больше, больше. Петр устал ее таскать, задыхается. Поднял самую крупную рыбину, самую тяжеленную, несет. Вдруг глядь – рыбнадзор навстречу. Нет как будто никого, а чувствует Петр – рыбнадзор. Бросил он рыбину и бежать, а рыбина за ним, да как гавкнет, ну что овчарка, которая этажом выше живет. Ахнул Петр и проснулся.
Расстроенный нелепым сном, поднялся он с постели, глянул на часы – два. Целый час еще. Заглянул в комнату сына. Димка сидел одетый.
– Ты чего? – удивился Петр.
– Пора уже? – вскинулся тот.
– Нет. Целый час еще. Спи. Разбужу.
– А у озера лес есть?
– Наверное, есть, – Петр повернулся уходить.
– И птицы в нем есть, и звери?
– Конечно, какой же лес без зверей и птиц. А зачем тебе?
– Посмотреть, как они бегают.
– Во дает! – искренне удивился Петр. – Ты что, в зоопарке не был?
– Так то в зоопарке, – протянул неуверенно Димка.
Петр вернулся в спальню. Лег. «Не нравится ему в зоопарке. Ишь ты! А что, ведь на свободе они совсем другие. Надо бы Димку в деревню свозить, подумал он и тут же возразил: – Куда? К себе на родину, в Береговое? Там ни одной избы не осталось. Всех на центральную усадьбу переселили. Давно… – Петр заворочался с боку на бок, засопел сердито и, почувствовав вину, мысленно оправдался: – Сегодня беру же его с собой на озеро. А машину куплю – везде повожу, все покажу. »
С понедельника Петр Харитонов числится в отпуске. И уговорил его дружок – Степан Забалов – поехать на озеро, на весь отпуск – рыбачить и недостающие деньги на машину заработать. Колебался Петр недолго, согласился. А что?! Не украл, не ограбил кого-то… Своим трудом заработает. И вот через час…
Петр стал уже дремать, когда за окном раздался короткий автомобильный сигнал. Осторожно, чтобы не разбудить соседей, снесли вещи. Уселись. Петр на переднее сиденье, Димка – на заднее. Лида, прежде чем захлопнуть дверцу, поцеловала сына, прижалась к небритой щеке мужа.
Петру стало жаль ее и почему-то расхотелось ехать, но Степан уже тронул машину.
«Москвич» выкатился за город, взобрался на гору, зашуршал шинами по асфальту. Потом, где точно, Петр не мог сказать, редко на машинах приходилось ездить, свернул с трассы, бодро простучал по настилам деревянного моста и заскрипел кузовом, застонал рессорами на лесной дороге. Петр оглянулся на сына. Тот, поблескивая в темноте глазами, смотрел на обступивший дорогу лес, освещенный светом фар.
– Не спишь? – спросил Петр.
Димка досадливо мотнул головой.
Отношения отца с сыном были просты. Воспитанием Димки в основном занималась мать. Отец – так, для порядка изредка шлепал тяжелой рукой по мягкому месту. Не до этого. На работе наволтозишься, да и дома – то полку какую сгондобишь, то балкон совершенствуешь… Телевизор не всегда досмотришь. На середине кино сон смаривает.
– Ты сразу, – прервал его мысли Степан, – как приедем, лодку накачивай и сети ставь. Это главное. Ни одного часа упускать нельзя. Я без задержки назад, к барахолке успеть нужно.
– Интересно, что ты там продаешь? – подумал Петр, но спросил другое:
– Так как насчет рыбнадзора? Есть он на озере? Только честно.
– Да ты что?! – закричал Степан. – В такую глушь. Может, раз в два года. Нет, я тебе верно говорю! Работай спокойно.
«Нервничает. Или не знает точно, или скрывает что-то. » – расстроился Петр.
– Палатку потом поставишь. Целый день впереди, – продолжал инструктировать Степан. – Палатка польская, четырехместная. Четыре тысячи платил за нее.
– К чему это ты? – удивился Петр.
– Цену говорю, чтоб знал. Вдруг сигаретой прожжешь.
– Все равно. Мало ли что. Но главное – рыбу береги. Чтоб живая была. Которая уснет – присоли. Завялим. с руками оторвут.
– Откуда у рыбы руки? – донеслось с заднего сиденья.
– Не вмешивайся, когда старшие говорят, – прикрикнул на Димку Степан и продолжил: – Сегодня суббота. А к следующему выходному вечерком жди.
– Если много рыбы, как ты ее на своем «москвиче» увезешь? – усмехнулся Петр.
– Увезу, не бойся, сиденье заднее выброшу. Вот для этого и нужны рессоры, а не пружины, – напомнил Степан давний разговор.
– Черт с ним, все равно продавать. Новье куплю.
«Счастливый», – позавидовал Петр. – Ну, ничего, и у меня будет скоро машина. Теперь будет!»
Со Степаном Петр познакомился случайно, в городской бане. Отдыхали, так сказать, в первозданном виде, на лавочке. У Степана даже после парной лицо бледное, тонкое, не то, что у Петра – нос бульбой и словно кирпичом натерто. Почему он и полез в разговор: думал на Степана – врач или артист какой. Оказалось, когда-то работали они на одном заводе, только в разных цехах. Вместе пошли домой. Общих интересов оказалось много. Говорили о перестройке, о сокращении, о задержках зарплаты. Что не понравилось Петру – Степанов тон: колючий, злой.
Потом почти каждую неделю встречались они в бане. Оба – любители березового веника, знали толк в нем и парились так, что никто другой не выдерживал.
Совсем недавно распаренные, довольные шли они домой. У Дворца культуры увидели новую модель «жигулей», возле которой собрались автолюбители. Подошли, потолкались. И Степан показал себя большим знатоком. Он категорично высказался против низкой посадки кузова и замены задних рессор пружинами и особенно нажимал на последнее.
– Мешок картошки нельзя в багажник положить… – возмущался Степан.
А Петру машина понравилась. И когда они оторвались от толпы, похвастался, что собирается купит такую. Ну, может быть, не новую… но купит – точно!
– А «тити-мити» есть? – Степан выразительно потер пальцами.
– Немного не хватит, – признался Петр. – Тысяч двадцать-тридцать занять придется. Отпускные получу. Нет, все равно не хватит, – вздохнул он. – Ну, ничего, перехвачу где-нибудь.
– А когда в отпуск собираешься?
– Положено уже, да начальник цеха попросил задержаться. Запарка у нас. Новый хозяин новое оборудование приобрел, вот устанавливаем. Как установим – так и «гуляй, Вася», – вспом-нил он поговорку своего шефа.
– Ничего заявочки, – криво усмехнулся Степан. – А если не установите…
– Как это? – обиделся Петр. – Должны установить.
– Должны, но не обязаны, – почему-то вспылил Степан. – Оборудование импортное. Устанавливаете без иностранных специалистов.
– А мы на что? Разобрались, тоже не лыком шиты… – обиделся за своих Петр.
– Тьфу! – ожесточенно сплюнул Степан. – Патриоты, мать вашу. Хозяину деньги экономим, а сами ночей не спим. Так? – Он хотел еще что-то сказать, но, заметив удивленное лицо Петра, сменил тему: – Если хочешь, могу помочь – за отпуск двадцать тысяч отхватишь. Может, больше…
– Что делать надо? – спросил Петр.
– Сети умеешь ставить?
– Что? Сети? – растерялся Петр, так неожиданно менялся разговор. – Сети ставить дело нехитрое. Дед у меня рыбак был. Помогал я ему.
– Так вот, – Степан помолчал, пропуская вперед прохожего, и стал говорить, понизив голос: – Отвезу я тебя в отпуск на одно озеро. Сетей дам. Будешь ловить рыбу и отдыхать. Понял?
Петр отрицательно замотал головой.
– Во, чудак. Я же говорю, жить будешь, как Робинзон Крузо. Но в полном одиночестве. Даже Пятницы у тебя не будет.
– Кого? – не понял Петр.
Степан глянул на него, но разъяснять не стал.
– Лучше, чем на курорте, отдохнешь, и двадцать тысяч твои. Может, и все тридцать.
– Это что же, торговать? – воскликнул Петр. – Я свое продать не могу, а такое.
– Какое? – насторожился Степан.
– Ну. – Петр замялся, подыскивая слова помягче, и замолчал, чтобы не обидеть.
Степан подождал немного и сказал твердо:
– Торговать не будешь. Ты – ловишь, я – забираю, и все. Остальное, не твой вопрос. Годится?
– Думать нужно, – поосторожничал Петр.
– Чего думать! Чего тут думать! – закричал Степан. – Солнце, свежий воздух, водные процедуры и за это еще и деньги. Смотри, долго не думай, как бы не опоздать. На такое дело любой.
– Нет там рыбнадзора.
– Далеко? – спросил Петр.
– Близко ли, далеко – какая разница?! Я отвезу, я и привезу.
– А у тебя, что, машина есть? – заинтересовался Петр.
– У меня? Машина? – усмехнулся Степан. – Эта уже пятая. Понял? Пятая. Да и ее в этом году менять буду.
Последние слова поразили Петра: «Пятая! Надо же! А ведь мы с ним одногодки».
Нет, Петр тоже мог давно машину купить, еще тогда, когда очереди на заводах были. Но сначала он не хотел машину, даже в очередь не записывался, а когда записался, перестройка грянула – не до очередей было, да и сами очереди исчезли. Потом, пожалуйста, любую машину без какой-либо очереди бери, так денег не стало. Правда, сейчас он зарабатывает хорошо. Новый хозяин завода навел порядок. Зарплату вовремя, импортное оборудование завезли… Нет, сейчас нормально, только денег теперь на машину нужно кучу…
Домой в тот день Петр пришел задумчивый. Жена Лида подсела рядом, спросила:
– Нет, устал немного, – соврал Петр. О предложении Степана решил Лиде не говорить. Еще, может, ничего и не получится. Зачем зря языком трепать? «Двадцать тысяч за месяц?! На озере?! Ни в жизнь! – не верил он, что заработает такие деньги. – А если попробовать? Получится – получится. Нет – так нет. ». В принципе, ему бы заняли недостающую сумму родственники. Не отказали бы. Но уж очень хотелось, чтобы сразу и чтобы сам.
– Приляг, отдохни, – захлопотала Лида, с беспокойством поглядывая на мужа. Постелила на диване, сама ушла в другую комнату, плотно прикрыв двери.
Петр лежал, уставившись в потолок, и думал. Он слышал, как прибежал со двора Димка, как жена шикнула на него, и тот примолк. Потом они зашептались о чем-то. И тут Петру пришла в голову мысль, такая замечательная, что радостно ворохнулось сердце, и захотелось тут же поделиться ею.
– Димка! – крикнул он.
Дверь распахнулась сразу же, и сын – рот до ушей, заглянул в комнату.
– На озеро со мной поедешь? – спросил Петр.
– Поеду! – подпрыгнул Димка. – Поеду! А на какое?
– Ну, даешь, – засмеялся Петр. – Сначала «поеду», а потом – «на какое». Поедешь или нет?
– Поеду! Поеду! Хоть на какое! – заорал Димка и запрыгал в диком танце.
«Вот и все! – облегченно вздохнул Петр. – Не заработаю, так хоть отдохну вместе с Димкой. »
– Папа, ну папа! – теребил его за рукав сын. – А озеро как называется?
– Озеро?! – удивился Петр. Он как-то не подумал об этом. – Озеро, и все.
Теперь отступать было нельзя. Не только Димка, о нем и говорить нечего, но и Лида загорелась поездкой на озеро и начала капитальную подготовку. Об обещанных Степаном деньгах Петр не сказал жене, чего зря будоражить? Посмотрим, как дела пойдут. Главное – все вместе в отпуск.
Назавтра Лида пришла с работы печальная и со слезами в голосе сообщила, что отпуск ей дадут только через две недели.
– Может, и мне через две недели, – успокоил ее Петр. – А если что, приедешь попозже. Степан привезет.
Подготовка к поездке на озеро продолжалась, хотя и медленнее.
И вот – с понедельника отпуск! А сегодня – суббота. Ура!
– Сетей одиннадцать штук, – прорвался сквозь мысли Петра голос Степана. – Озеро глухое. Рыбнадзор не заглядывает. Можешь работать спокойно. Вместо садков фитили приспособишь, в них больше рыбы входит. У меня их восемь. Так что все – о’кей! Свежая, крупная рыба – сорок рублей килограмм минимум. Это если оптом. Ты спокойно ловишь, я каждую неделю к тебе приезжаю, и порядок. По двадцать кусков мы с тобой как с куста сорвем.
– Да ладно уж, – выдохнул Петр и, вспомнив Димкин вопрос, спросил: – А озеро как называется?
– Чего? – удивился Степан. – А зачем тебе? Озеро и озеро. Без названия оно.
«Говорить не хочет. Скрывает», – понял Петр.
А Степан развивал мысль дальше:
– Если тебе и этих денег на машину не хватит, мои двадцать тысяч возьмешь. Без всякого стеснения! Через год отдашь. Если стесняешься, то считай, что они у тебя, как на сберкнижке. На срочном вкладе. Проценты, как в банке. Понял?
– Носи, пока порвется, – пошутил Степан.
Озера не видно. Сплошной туман. В сырой полутьме выгрузили вещи. Сбросали кое-как, и Степан укатил назад в город. Не стал ждать, пока туман рассеется.
Петр вытряхнул из мешка резиновую лодку, разложил ее, присоединил насос.
Петр схватил насос, положил удобнее, нажал ногой.
– Вот так. Вот так! Понял? Давай.
– Тычки рубить, чтобы сети привязывать. Тычки нарублю и приду.
Петр взял топор и направился в сторону леса, который смутно темнел в тумане.
– Я боюсь, – дрогнувшим голосом сказал Димка.
– Чего бояться? – прикрикнул Петр. – Тут крупнее бурундука на сто километров зверя не сыщешь. Качай, давай! Я быстро.
Высокая трава обливала холодной росой. В сапогах скоро зачавкало, брюки прилипли к коленям, вызывая зябкую дрожь. «Ничего, высохну, – успокоил себя Петр. – Одиннадцать сетей. Если вразброс - двадцать две тычки. Если подряд – двенадцать. Интересно, какая здесь глубина? Вот черт, хуже нет, когда не знаешь. Ладно, подлиннее рубить буду, укоротить всегда можно».
Когда он подтащил тычки к берегу, заметно посветлело. Димка, накинув поверх куртки одеяло, стоял над надутой лодкой растерянный.
– Как шипит? Ты что, спятил?! – Петр приник ухом к лодке, сдержал дыхание, прислушиваясь. – Нет, не шипит. Откуда ты взял?
– Как начнешь качать – шипит, – дрожа от холода, сказал Димка.
– Эх ты, – облегченно выдохнул Петр. – Это предохранительный клапан. Чтобы не перекачать, а то лопнет. Понял? Давай в воду ее. Так. Сети сюда. Весла. Тычки, не все – все не поместятся. Теперь сам садись. Будешь учиться грести – сразу согреешься.
– Пап, я боюсь, – захныкал Димка.
– Ты же со мной, чего бояться. Ну-ка, живо! – Петр подтолкнул и Димка ступил в лодку, испуганно хватаясь руками за резиновые борта.
Петр оттолкнул лодку от берега, залез в нее, долго умащивался, потом взялся за весла. Выплыли из-за темного пояса камыша на чистую воду. Туман был густой, и Петр никак не мог сориентироваться. Противоположный берег не просматривался.
– Не видно ни черта, – в сердцах воскликнул Петр. – Ладно, нечего время зря терять. Берись за весла, учить буду.
Димка несмело взялся за весла. Вначале ничего не получалось, и он, бестолково суетясь, размахивал веслами.
– Ты что?! Кто так делает? Левым греби. Левым, а не правым. Левым! Чему вас только в школе учат? Дурак, куда тебя несет?! – начал сердиться отец.
Димка старался изо всех сил. Вспотел. И уже жалел, что поехал. Ничего интересного – серый туман, холодно, ни птиц, ни зверей. И отец сердитый, ругается.
Ветерок чуть дохнул над озером. Приподнял завесу тумана. Пошевелил камыш, и он зашелестел, просыпаясь. Туман поднялся выше, обнажая водную гладь. И вода из серой, неприветливой стала голубоватой, ласковой.
Димка замер от неожиданного превращения озера. Тишина стояла такая, будто кто-то, играясь, закрыл ладонями уши. Озеро постепенно освободилось от тумана все – большое, немного вытянутое, в обрамлении зеленого-зеленого камыша и изумрудно-золотистых сосен.
Петр греб сильно. Пот выступал на его лице. За лодкой оставался широкий след. Озеро блестело, меняя цвет, то хмурилось серо-зеленым, то улыбалось голубоватым. Вдруг неподалеку от лодки выскочила из воды большая рыбина, сверкая серебром чешуи, и с громким всплеском упала назад.
– Ого! Какой. – воскликнул Петр. – Ну, ничего, скоро наш будет, – и еще быстрее заработал веслами, направляя лодку в залив среди камыша.
Туман исчез совсем. Растворился где-то в вышине, и стало видно небо, золотисто-голубое, с белыми пуховичками облаков. Вот засветился нестерпимо один край леса, засиял золотом лучей, и появилось солнце. Сначала край его, затем больше, больше. А вот и все оно выкатилось на зубчатые верхушки сосен.
– Папа! –воскликнул очарованный Димка. – Ну, папа же, посмотри!
– Что? Где? – всполошился Петр. – Рыбнадзор?
– Солнышко? Какое еще солнышко. На весла, греби! Сети нужно ставить.
Только к обеду Петр развязался с сетями. Сам изнервничался, изругался до хрипоты и Димку загонял до седьмого пота. Теперь все! Сети поставлены – одиннадцать штук. И как будто неплохо.
Петр с трудом разогнул занемевшую в лодке спину и принялся разводить костер. Почистил картошки, повесил котелок на огонь и начал ставить палатку. Но одному неудобно. Конструкция разборная. Пока одно колено ставишь, второе падает. А Димка, как назло, куда-то запропастился. Только что был здесь.
Солнце припекало вовсю. Петр снял рубашку, брюки и стал звать сына:
– Дима-а-а! Димка! Ди-имка-а.
Эхо шарахнулось от берега к берегу, заухало в кронах сосен, но ответа не было. И Петр забеспокоился. «Не дай бог, что случилось. Заблудится или купаться полезет, а плавать не умеет. И кричать – тоже догадался. Идиот! Если кто и не знает, что браконьер на озере, теперь знает», – тяжелой трусцой Петр заторопился по берегу. Обогнув залив и порядком запыхавшись, он увидел Димку. Тот, вытянувшись в струнку, заглядывал куда-то за камыш. Петр уже открыл рот, чтобы накричать, но любопытство пересилило. Неслышно ступая, подошел ближе.
На мели резвилась стая рыбьей мелочи. Вода была так прозрачна, что на фоне желтоватого песка были видны даже плавники рыбок. Невдалеке упала стрекоза, затрепетала по водной глади крылышками, превращаясь под солнечными лучами в маленькую радугу. Вся стайка кинулась к ней, но рыбки были малы и не осилили большую стрекозу. Они только толкали ее, гоняя из стороны в сторону. Крылья у стрекозы намокли, она, бессильно распластав их по воде, замерла. Мальки сразу перестали интересоваться ею, тоже застыли неподвижно, словно темные палочки у самого дна. Из глубины вдруг взметнулась черная тень, и живое серебро стаи веером сыпануло над водой. Большой окунь, увлекшись погоней, выскочил на самую мель. Несколько мгновений спина и половина бока его были в воздухе. Петр отчетливо рассмотрел зелено-желтые полосы и ярко-красные плавники рыбины. Отчаянно всплескивая хвостом и извиваясь, окунь рванулся в спасительную глубину, и Петр заметил, как Димка с облегчением перевел дух.
Волны разошлись, и рыбья мелочь заблестела чешуей на прежнем месте. Стрекоза сделала несколько попыток приблизиться к берегу, но сил не хватило, и она вновь застыла, сливаясь с поверхностью воды.
Петр взглянул на сына. Димка стоял все так же вытянувшись и, кажется, даже не моргнул глазом. В позе чувствовалась какая-то неестественность, а выражение лица было таким напряженным, что Петр не выдержал, кашлянул в кулак. Димка вздрогнул, оглянулся.
– Что, интересно? – спросил Петр.
Димка смотрел на него непонимающим взглядом. Кажется, он не расслышал даже вопроса. И Петр испугался: «Уж не заболел ли?». Он взял сына за руку, и только после этого Димка очнулся и, застенчиво улыбаясь, спросил:
– Папа, а ты видел, как лягушка мух ловит? – и, не дожидаясь ответа, поспешил ответить сам: – А я видел! Знаешь, как. – волнуясь, сбиваясь, он начал рассказывать.
И Петр, тронутый его горячностью, ласково обнял сына за плечи и повел осторожно, как слепого.
Весь день Петр благоустраивал лагерь. Любил он делать все обстоятельно, капитально. Переставил палатку подальше от берега, в укромное место, в тень от раскидистой березы. Сделал сток для воды на случай дождя. Окопал место для костра, чтобы не было пожара. Разложил в нужном порядке вещи, устроил постели для себя и для сына. Выкопал яму для мусора. Даже стол и скамейку сколотил из тонких жердин. Натянул на них клеенку, заботливо положенную женой, – получилось вполне прилично.
Так за мелкими заботами и пролетел день. Легли спать рано. Сон не шел. Помимо воли Петр стал вспоминать места, где поставил сети, и забеспокоился – ладно ли? Ведь за хлопотами он не успел их посмотреть вечером. Да и как посмотришь по светлому? Чего лишний раз мозолить глаза кому бы то ни было. Вдруг на самом деле рыбнадзор?! «Раз в два года, – вспомнил он слова Степана. — Может, как раз второй год пошел. » – Петр вздохнул и заворочался на постели.
– Пап, а пап?! – рядом шепот сына.
– Чего тебе? – резко спросил Петр.
Сын испуганно примолк, у Петра шевельнулась жалость.
– Почему не спишь?
– Папа, а ты раньше на этом озере был?
– На этом – нет. Не пришлось. А на других бывал. Я же в деревне родился. У нас озеро громадное было. Называлось Рагульным. Дед меня учил рыбачить. Мы с ним бывало. – воспоминания увлекли его. Дед, обросший бородой, словно мхом. Вязка сетей долгими зимними вечерами. Несказанная радость при виде первой весенней лужи. Ночь у костра. И рыба.
– Это кто кричит? – сын прижался к Петру теплым маленьким боком.
– А вот: «Угу! Угу!». Слышишь?
- А она большая, страшная?
– Не бойся. Она, как цапля, даже поменьше… – Петр замолчал, соображая, видел сын цаплю или нет. – Ее водяным быком зовут.
– А что она – бодается?
Улыбнувшись в темноте, Петр поправил на сыне одеяло.
– Папа, а мы сюда еще приедем, с мамой?
– Приедем, вот машину купим…
Он хотел вылезти из палатки, но Димка приобнял его за шею горячими руками и поцеловал в щеку. Это было так неожиданно, что Петр замер.
– Папа, ты только не кричи на меня, а то я тебя боюсь, – сказал он тихо.
– Ладно, сынок, не буду, – Петр почувствовал, как защемило в горле, и когда Димка спросил:
– А почему выпь днем не кричит? – задержался с ответом, чтобы справиться с голосом:
– Ночная птица, поэтому.
Димка давно уже спал, свернувшись калачиком под одеялом, а Петр все лежал, уставившись открытыми глазами в темноту палатки, без мыслей, просто так и, уже засыпая, прошептал чуть слышно:
– Воздух какой. Запашистый.
Проснулся Петр рано. «Ни пуха, ни пера! – произнес он древнее заклинание, сам себе ответил: – К черту!» – и на всякий случай сплюнул через левое плечо. Прислушался, огляделся. Подкачал лодку и поплыл к сетям. Поверхность озера, покрытая кое-где белесыми полосками тумана, была гладкой, как и вчера, но около первой же сетевой тычки расходились заметные круги. «Есть рыба!» – екнуло сердце.
Да, рыбы было много. Не соврал Степан. В ячее били хвостами жирные лини, рвались сильные окуни, под самой тетивой плескались зубастые щуки, круглые, словно блюдца, лещи и караси вместе с сетью старались уйти на дно.
Петру пришлось трижды подводить полную рыбы лодку к берегу. Он очень торопился, постоянно оглядывался и изнервничался весь, пока закончил проверку сетей. Ему все время казалось, что кто-то наблюдает за ним. Он даже хотел разбудить Димку, чтобы тот подстраховал, но вовремя сообразил, что этого как раз не следует делать. Наконец четыре фитиля были наполнены до отказа и отбуксированы за камыши.
«Эхма! Да тут не двадцать тысяч, шестьдесят за месяц огрести можно», – радостно подумал Петр. Он хотел раздеться и помыть лодку, но, увидав, что и брюки, и сапоги, да и рубаха – все в рыбьей чешуе и слизи, махнул рукой и в чем был полез в воду. День разгорался жаркий, но вода была еще прохладной.
Помыв лодку и прополоскав одежду, Петр вылез на берег. Прошелся босиком по траве. Подошвы непривычно покалывало. Хорошо! Он разбежался и со всего размаха плюхнулся в озеро. Вынырнул, и крик восторга невольно вырвался из груди:
Из палатки вылез Димка и подбежал к берегу.
– Димка! Димыч! – крикнул Петр, вспомнив, как называли сына друзья. Оглянулся и невольно понизил голос: – Иди сюда. Иди, не бойся. Да раздевайся ты.
– Я плавать не умею, – Димка топтался на месте.
– Иди ко мне, я тебя научу плавать. Иди! – позвал Петр и как аллигатор полез на берег, бороздя животом по песку. Потом бережно, с необычной для себя нежностью поддерживал сына, пока тот, поднимая тучи брызг, хлопал руками и ногами по воде.
– Ты вот здесь, на мели, побултыхайся, сынок. А я сейчас рыбки свеженькой поджарю, – Петр подплыл к одному фитилю и вытащил за жабры здоровенного линя. Тот извивался отчаянно, стараясь вырваться, но Петр держал крепко.
Куски рыбы уже аппетитно шипели на сковородке, когда подбежал Димка и схватил отца за руку.
– Пойдем, я тебе покажу такое, такое. Ты никогда не видел, – тарахтел он, захлебываясь словами.
Петр снял с огня сковородку, поставил на землю и пошел за сыном, зараженный его волнением. В прогалине между камышом плавали несколько махоньких утят. Они не замечали людей и весело попискивали, что-то выискивая среди лопухов кувшинок.
– Папа, давай одного поймаем, – шепотом предложил Димка.
– Зачем? – так же шепотом спросил Петр.
– Мы его домой отвезем. Маме покажем, и пусть у нас живет. Он вырастет и станет большим.
– Не выживет он, – с сожалением вздохнул Петр. – Сдохнет в неволе.
– А рыбка, которую ты поймал, тоже сдохнет?
– Дурачок! - ласково взлохматил Петр волосы сыну. – На то она и рыбка, чтоб ее ловить. Дядя Степан приедет, заберет, а мы опять. Опять ловить будем. Понял? Потом машину купим. Такую, как у дяди Степана, только новую.
На следующий день Петр опять проснулся рано. Нетерпение снова гнало его на озеро. Он быстро подкачал лодку, спустил ее на воду и только занес ногу, как кто-то кашлянул. Петр отчетливо это услышал. Обычный, негромкий кашель: «Кха!». Он похолодел. «Все! Вот тебе и тысячи!» Лихорадочно соображал: «Сказать – не знал, что нельзя сетями рыбачить? Ха! Не знал. Должен знать! А если: не мои сети, знать ничего не знаю. Не мои? Чьи? Не знаю. Был тут один. А лодка? А Димка? У него спросят: ставил отец сети? Позорище! Что делать? Что делать?». Он нырнул в палаку, растолкал сына. Тот ничего не понимал спросонья, гла-за у него закрывались.
– Не спи! – зашипел сердито отец и сильно дернул за руку.
Димка вскрикнул и проснулся.
– Тс-с-с! – зашипел отец и, приблизив губы к уху сына, быстро заговорил: – Будут спрашивать, чьи сети? Отвечай: не знаю. Мы сети не ставили. Просто отдыхаем. Понял? Ну, на лодке катаемся. – «Черт! Лодку нужно спрятать», – подумал он. – Нет, про лодку ничего не говори. Не было у нас лодки!
Петр вылез из палатки, оглядываясь, подбежал к берегу, схватил лодку и потащил в камыш. Воздух спускать не стал, побоялся, что услышат.
Когда вернулся к палатке, Димка уже стоял у входа и поеживался от свежего утренника.
– Пап, а кто спрашивать будет? – громко спросил он.
– Тс-с! – приложил палец к губам Петр. – Рыбнадзор. Понял? Эти гады где-то здесь.
– Гады – это кто, пап? – Димка ничего не понял, но догадался, что отец кого-то боится.
«Кха!» – раздалось опять неподалеку, слева. И Петр, напряженный как струна, пошел туда. На сухом суку кривой сосны сидел ворон и чистил клюв. «Кха!» – хрипло крикнул он, глядя на человека.
«Я тебя сейчас, скотина!» – вскипел Петр, выискивая, чем бы запустить в него. Тревога отступила, но ноги дрожали.
– Папа, а гады – это рыбнадзор? – шепотом спросил подошедший Димка.
Петру было неудобно, стыдно за свой страх, за обман, за вырвавшееся слово.
– Понимаешь. – тянул он, соображая, как вывернуться из сложившейся ситуации. – Это. Поедем со мной сети проверять? Давай, айда! Привыкай к делу. Посмотришь, сколько рыбы.
Рыбы было много. Выбирая из сетей, Петр бросал ее через плечо – к Димке. Тот сначала радовался каждой рыбе, брал ее в руки:
– Это кто? Это какая? – задавал он вопросы.
Петр отвечал, кося глазом, потом ему надоело:
– Тут видов-то всего пять или шесть. Запоминай. Не маленький.
Димке тоже вскоре стало неинтересно. Лодка наполнялась рыбой, теснота, мокреть, слизь.
– Папа, зачем столько много? – запротестовал было сын, на что отец сердито бросил:
– На машине хочешь кататься – терпи.
Димке трудно было провести нить от этой трепещущей груды к сверкающей лаком машине, да и рыбу жалко стало.
– Пап, ну хватит. – заныл он.
– Тьфу, на тебя! - в сердцах сплюнул отец. – Никогда не возьму больше. Из-за тебя только время терять. – И погнал лодку к берегу.
Теперь все восемь фитилей были полны рыбы. «Это за утренний страх», – улыбнулся Петр. Но когда проверил вчерашнюю рыбу, то оказалось, что из-за тесноты и жаркой погоды половина улова, в первых четырех фитилях, всплыла брюхом кверху. «Этого еще не хватало, – всполошился Петр. – Жара какая стоит. Вчера вода как парное молоко была. Да и сегодня жарить начинает. Нужно спасать рыбу. ». От усталости чувство опасности притупилось, он больше не оглядывался, не щупал глазами противоположный берег. Вылез из лодки, разогнулся с трудом, освободил большую кастрюлю. Вспомнил наставления деда и приготовил рассол-тузлук. Прикинул – выходило, что засолить всю уснувшую рыбу не сможет, не поместится она в кастрюле. Тогда он отобрал самую крупную, распластал ножом по спине и погрузил в тузлук. А ту, что помельче, выбросил в озеро. Зеленоватая водяная гладь покрылась белыми пятнами. «Надо было закопать, – спохватился Петр. – Ладно, птицы подберут. »
День намечался опять жаркий. Петр вытянулся во весь рост в палатке и, отгоняя беспокойную мысль «что делать с рыбой?», постарался заснуть.
Проснулся от настойчивого дерганья за руку. «Рыбнадзор!» – была первая мысль, и он вскочил, огляделся дикими глазами и увидал рядом Димку.
– Чего? – спросил он испуганно.
– Папа, у меня удочка уплыла.
– Поплыла, поплыла, а теперь стоит. Во-он! – Димка указал на бамбуковое удилище неподалеку от берега.
Петр, недовольно ворча, полез в воду, достал удочку.
– Эх ты, тюха-матюха, – уже беззлобно сказал Петр. – Рыбе черви нужны.
Он оглянулся по сторонам. В глубине леса проглядывалась небольшая ложбинка. Петр направился к ней и не ошибся. Под прошлогодними листьями и хвоей лежали красные, жирные черви. Вернувшись к озеру, Петр со знанием дела насадил червя, поплевал на него.
– Пап, а плюешь зачем? – спросил Димка.
– Говорят, клюет лучше. – сбивчиво объяснил Петр и рассмеялся. – Ерунда, конечно. Это я так, по привычке. Вот смотри, поплавок утонул, значит, нужно поднять его выше, груз тащит на дно, – он дернул удочку на себя и почувствовал на крючке что-то живое, тяжелое. – Ого! – И детский, давнишний азарт охватил его. – Вот это рыбина!
Туго натянутая леска зазвенела. Бамбуковое удилище согнулось в дугу. Димка, приплясывая на месте от нетерпения, тянулся к леске, но отец не давал. Ему хотелось самому, как когда-то давным-давно, в детстве, подтащить рыбину к берегу, выбросить из воды. Но рыба упорно тянула к камышам. Петр понимал, что этого допускать нельзя, он опасался за прочность лески. Нерешительность его длилась мгновение, и этого оказалось достаточно, чтобы рыба запуталась в траве. Петр потянул сильнее – леска щелкнула, удилище выпрямилось.
– Растяпа! Дурак! – возбужденный неудачей, в гневе на самого себя, он бросил на землю удочку, плюнул с досады: – Тьфу! Поводить бы мне его. Эх!
Вконец расстроенный, он быстро размотал вторую удочку, и только успел забросить, как сразу же последовала поклевка. Вновь завозилась на крючке крупная рыба, вновь потянула к камышам, вновь гулко забилось сердце, перехватило дыхание. Но теперь Петр был настороже. Он зашел в воду по колено и заставил-таки рыбу изменить направление движения. Леска, тоненько позванивая, потянулась в глубину.
– Туда можно, туда можно. – шептали его пересохшие губы.
Наконец рыба устала и спокойно пошла к берегу. В прозрачной воде ее видно было всю – черную толстую спину, с медным отливом бока, перья плавников. Карась! На мели, около самого берега, он забился вновь, и Димка не выдержал, со всего размаха упал животом на рыбину, тоненько вскрикивая:
– Папа! Я держу ее! Держу!
И Петр уже довольно спокойно, снисходительно улыбаясь, уговаривал сына:
– Да встань ты. Встань. Никуда он теперь не денется. Давай отнесем в садок. – и вспомнил: «Что делать с рыбой? А еще завтра, послезавтра, четверг, пятница. »
«Сегодня какой день? Так, приехали мы в субботу. Воскресенье, понедельник. Сегодня вторник. Вторник! А Степан за рыбой в пятницу или в субботу приедет. Еще самое малое три дня. Пропадет рыба. Пропадет! – Петр лежал, наблюдая, как светлеет щель у входа в палатку. – Почему комаров нет? Странно. Чего же странного?! Лес сосновый, сухой. Озеро глубокое. Не сильно заросшее. Здесь только отдыхать. »
Он прислушался к дыханию спящего сына, поправил на его плече одеяло. «А рыбы здесь на самом деле много. Просто не знают еще про это озеро. Тут черпать да черпать. На машину можно наловить. Запросто. » Но сегодня эти мысли не радовали. Росла тревога. Не хотелось ехать к сетям. Но он пересилил себя, вылез из палатки.
Деревья чуть шумели вершинами, и это невнятное бормотанье почему-то навевало грусть. Над лесом на противоположном берегу расплылась розоватая полоска. День вновь обещал быть жарким. Подойдя к лодке, Петр пощупал мягкие, мокрые от росы борта, подсоединил насос, нажал: «Чвах! Чвах!» – в тишине утра звук этот резал слух, и Петр стал качать тише.
Вчерашняя выброшенная рыба белела на воде, и даже мелкая рябь, поднятая утренним ветерком, не могла ее скрыть. А сразу за камышом белели большие пятна. «Раз, два. Семь. Восемь! – насчитал Петр и бросил весла. – Восемь! Фитили! Вот тебе и рыбка!».
В первом фитиле половина рыбы уснула. Петр потрогал ее – рыба была твердая и осклизлая. Прикосновение к ней вызывало отвращение. Он с ожесточением дернул нижнюю веревку и вытряхнул фитиль. Живая рыба сразу ушла на дно. А мертвая сгрудилась у лодки. Петр взмахнул веслами. Лодка тронулась, и мертвая рыба, попав в струю, поплыла следом. Петр, обламывая ногти, вытряхнул второй фитиль, третий. И только когда последний, восьмой, фитиль легко обвис в руках – оглянулся. Весь залив был покрыт мертвой рыбой. Ветерок гнал ее на середину, она медленно покачивалась на волнах.
В сетях рыбы было тоже много, и та, которая попала еще вчера, уже уснула. Петр спешно выпутывал живую, обрывая ячею, и все оглядывался на белое большое пятно посередине озера. Про рыбнадзор он забыл.
Вода, стекая с сетей, хлюпала под ногами, Петр давно промок, но не замечал этого. Только на берегу он перевел дух, воровато оглянулся на палатку и потащил сети в кусты.
Вернувшись, он не стал переодеваться в сухое, боясь потревожить сына. Развел огонь, начистил картошки, с радостью прислушиваясь к усиливающемуся ветру. «Рыбу отгонит к тому берегу. А если ветер переменится? – он аж застонал, представляя мертвую рыбу вот здесь, около их берега. – Ох, Степан. Я-то не знал, что столько рыбы, но ты-то. »
– Папа! – раздался голос Димки. – Зачем сети снял? – Димка стоял в одних трусиках, поеживаясь от ветра.
– Я, э-э-э, понимаешь. – Петр не сразу нашелся, что ответить, было неловко и стыдно. – Сети сушить нужно. Дядя Степан приедет, тогда поставим. – пробормотал он. Потом прикрикнул, чтобы восстановить равновесие: – Почему раздетый?! – И добавил, по-настоящему тревожась: – В палатку. Живо! Простынешь.
Когда Петр открыл глаза, он сразу почувствовал неладное. По-кошачьи быстро повернулся к выходу, высунул голову из палатки и удивился – все небо заволокло тучами. Ветра не было, и тишина стояла необычная, какая-то торжественная.
Петр собрал вещи, которые могут намокнуть, оттащил подальше от воды лодку и оглядел горизонт. Тучи закрыли небосвод. Но это были не зимние, медлительные, тяжелые тучи, а быстрые, клубящиеся. Лес стоял не шелохнувшись. Озеро без единой рябинки, хотя и потемнело. Не пели птицы. Не плескалась рыба. Все замерло. И Петр тоже замер, чутко, по-звериному вслушиваясь. Тугой нарастающий шум послышался издалека. Все ближе, все слышнее. И вдруг над головой так треснуло, что Петр пригнулся. Грохот прокатился над лесом, озером и, не успев потеряться вдали, повторился снова. Еще! И внезапно, не только сверху, а, кажется, со всех сторон хлынула лавина воды, отгораживая от Петра все только что виденное. Струи были теплые, но жесткие. И как ни быстро Петр нырнул в палатку, вымок до нитки.
Димка крепко спал, подложив под щеку ладонь. Сладкая ниточка слюны тянулась из угла рта на подушку. И при виде спящего сына Петра вдруг охватило такое умиление, что не хватило воздуха в груди, и он поспешно отвернулся, приник к щели у входа в палатку. Частый, крупный дождь бил по земле, образуя потоки, которые сразу же катились в озеро.
Сколько прошло? Минута? Две? Вечность? Как завороженный, Петр смотрел на пляску дождевых капель, вслушивался в мелодичный, ровный шум. И вдруг шум стал слабеть, удаляться куда-то в сторону. Петр выскочил из палатки. Темная полоса дождя прошла по озеру, посередине. И вот совсем исчезла за лесом.
«Сейчас, сию минуту произойдет чудо», – понял Петр и разбудил сына. Тот вылез из палатки несказанно удивленный переменой в природе и тоже замер, не задавая никаких вопросов. Небо заголубело. Свет рвался сверху, со стороны ушедшего дождя. И вдруг засияло все кругом, заплескалось множеством оттенков, заискрилось. Лес, камыш, кусты, трава стали изумрудные, но каждое дерево, каждый куст, каждая травинка, листочек, иголочка были видны, дышали и жили. Озеро тоже заголубело, распахнулось, казалось, только полоска леса на противоположном берегу отделяла его от такого же голубого неба. И звон! Звон птичьих голосов стоял вокруг, оглушал.
Незнакомое чувство стеснило грудь Петра, он почувствовал себя частью этого прекрасного мира, неотделимым, вечным. Душу его наполнял восторг.
Однако с другого берега донесся звук, смысла которого Петр вначале не понял, но он резал слух, был мрачен и чужд всему окружающему:
– Каррр! Каррр! Каррр!
Черная стая ворон кружилась над полосой камыша, то снижаясь, то поднимаясь выше.
– Каррр! Каррр! Каррр!
«Пируют. Нашли что-то. – подумал Петр и вдруг догадался: – Рыбу мою нашли! Дохлую. »
Он оглянулся на сына – не видит ли, не понял ли? Димка стоял, подавшись вперед, весь светясь. Он был там, в том прекрасном мире, который Петр уже покинул, в который ему уже нельзя было возвращаться.
Гроза ушла далеко, оставив за собой обновленную, отдохнувшую природу. На озере большими и малыми кругами плавилась рыба. Утка, нежно посвистывая крыльями, пронеслась над головой. Ондатра, оставляя узкий, быстро исчезающий след, проплыла по каким-то своим делам.
Все было хорошо, радостно. Только с противоположного берега доносилось зловещее:
– Каррр! Каррр! Каррр!
Сегодня Петр с Димкой решили обойти вокруг озера. Первым об этом походе начал говорить Димка, Петр сначала упирался, а затем и сам загорелся.
Утром все вещи они запрятали в палатку. Лодку на всякий случай оттащили в камыши. Взяли с собой продуктов, походный топорик и пошли назад по той еле заметной дорожке, по которой приехали сюда. Попетляв с километр по лесу, дорожка выбежала на опушку и пропала, уткнувшись в огромный массив уже начавшей желтеть пшеницы.
«Степан по краю леса ехал, – вспомнил Петр. – А вот откуда? Постой, я сидел справа, и лес был справа. Значит, отсюда», – он глянул в ту сторону и увидел чуть заметные полосы – следы автомобильных колес.
Посоветовавшись с Димкой, Петр повернул направо, хотя здесь лес расширялся и отходил от озера. Старые высоченные сосны стояли редко, между ними уже топорщился молодой сосняк. Но следов человека в лесу не было видно – ни мусора, ни свежих порубок. Паутина, затянувшая все прогалы, липла к лицу, под ногами мягко пружинила хвоя, она еще не успела просохнуть после недавнего дождя, поэтому шаги были неслышны.
Впереди, чуть в стороне, показался просвет, и Петр, рассчитывая выйти к озеру, пошел к нему. Лес распахнулся, и открылась огромная поляна, живописная, с разбросанными в беспорядке березками-сиротами и какими-то темно-зелеными курганами. Эти курганы привлекли внимание Петра особо. Они выделялись среди уже тронутой желтизной травы, существуя отдельно от всего остального, как бы слепленные и оставленные здесь нарочно.
Петр, отчего-то волнуясь, подошел ближе, внимательно вглядываясь. Мать честная! Это же деревня была! Дома снесли, а то, что осталось от них, заняла крапива. И точно, темно-зеленая, мощная, выше роста человека, крапива стояла стеной.
Под ногами попадались обломки кирпичей, истлевшие куски досок, какие-то железки. «Все нужно было человеку до поры до времени. Потом выбросил за ненадобностью. Выбросил ненужное и покинул насиженное место. Ну, чего ему здесь не хватало? Лес. Озеро. Земля плодородная – вон пшеница какая. Целину поднимаем, а насиженные места бросаем. Почему?» – так думал Петр, с болезненным любопытством переходя от одного холма к другому. Он не заметил, как убежал от него Димка. Он кружил по бывшим улицам деревни, пока не подошел к истлевшему и поваленному деревянному забору. За ним находилось деревенское кладбище. Вернее, все, что от него осталось. Могильные холмики заросли бурьяном и почти сравнялись с землей. Оградки и памятники покосились. Валялись подгнившие деревянные кресты или их обломки. Железные оградки еще держались, но и они были одного цвета – ржаво-коричневого, как засохшая кровь. И ни одной ухоженной могилки. Сначала Петр стоял и искал глазами хотя бы одну. Потом заторопился между заросшими холмиками. Не может быть, чтобы ее не было. Не может быть, чтобы все люди были такими забывчивыми.
Вот! Эта простенькая могилка отличалась от других только тем, что не рос на ней бурьян да холмик был обложен дерном. Лиственный, темный от времени крест и на нем грубо вырезанные слова, из которых Петр смог прочитать только: «Умер от раны. ». Ни фамилии, ни имени было уже не видно. «Умер от раны. ». Неужели с тех времен – военных?
Он опустился на скамейку возле могилы. Кто здесь лежит, он не знал, но представил, кто приходит сюда. Маленькая, сухонькая старушка с бесцветными выплаканными глазами. Привычно, деловито, без причитаний она молча поправит могилку, перекрестит ее и себя, накрошит хлебушка для птичек, присядет вот здесь на лавочку, поджав скорбно губы.
Неужели то поколение памятливее, добрее.
И вспомнил Петр, что недалеко отсюда, за такими же крапивными курганами, на берегу озера Рагульного, на таком же вот кладбище лежит его дед-фронтовик, которому и Петр, и другие его сверстники обязаны если не жизнью, то свободой. Лежит в неухоженной могиле, забытый всеми.
Обходить озеро дальше не хотелось. Подумалось, не потому ли Степан знает это озеро, что здесь его родная деревня? Стало жаль и его, и себя самого тоже. Еще пять, от силы десять лет – и отступит крапива, и зарастет кладбище окончательно, и ничто уже не напомнит о том, что здесь вот, на этом самом месте, была деревня, что здесь жили люди, любили, рождались, работали, умирали. Никому не будет до этого дела. И ни название не сохранится, ни место. А по свету будут бродить неприкаянно такие, как он, несчастные люди без отчего крова, без места рождения. «Хоть бы доску какую поставили – так, мол и так. была здесь деревня, столько-то дворов. Неужели ни деревня, ни люди, рожденные в ней, не заслужили этого?!».
Слезы навернулись на глаза, и сквозь них он увидел рядом Димку – притихшего, серьезного.
Утром Петр пошел за сушняком для костра в лес и наткнулся на грибы. Очевидно, они и раньше попадались ему на глаза, просто было не до них. А может, грибы появились после дождя?
Петр бегом возвратился к палатке, взял нож, ведро и вернулся назад. Сыроежки дразнили его красными и синими шляпками, рыжики прятались в траве. Изредка попадались и боровики. Петр в азарте насобирал полное ведро и только тут опомнился: «Куда их? Пропадут же. Была бы Лида здесь. Можно было бы насолить, насушить. На всю зиму». И он взгрустнул, с нежностью вспоминая о жене, и понял – соскучился.
Возвратившись, он позвал сына. Никто не откликнулся. «Уже сбежал, наверное, – весело улыбнулся Петр и заглянул в палатку. – Ну, конечно. Опять к своим утятам подался». Петр пошел берегом и вскоре увидел сына, осторожно приблизился и стал возле. В заливе утка-мать учила утят. Зорко оглядевшись по сторонам, она опускала в воду клюв, что-то искала там, потом поднимала голову, и только тогда утята, все разом, словно по команде, бес-шумно переворачивались, подставляя солнцу пушистые зады. Но вот что-то обеспокоило утку. Она долго смотрела в сторону куста, где прятались Петр с Димкой, негромко крякнула и стала выбираться из камышей к открытой воде. Утята, выстроившись ровной линией, поплыли следом. Они миновали камыши и направились строго по прямой к противоположному берегу. Утка теперь беспокойно поглядывала на небо и ободряюще покрякивала.
– Куда они, папа? – тихо спросил Димка.
– Испугались нас. Вот мать и отводит утят в безопасное место.
– Теперь я их больше не увижу. – грустно сказал Димка.
– Увидишь, – успокоил отец. – Сходишь на тот берег и увидишь.
Они вернулись к костру. Сухие дрова горели ровно, звонко потрескивая. Вода в котелке кипела, пахло вареными грибами. Петр наклонился над котелком, хотел попробовать грибовницу на соль, как вдруг до его слуха ясно донесся рокот мотора. Этот звук услышал и Димка.
– Папа, может, дядя Степан?
– Нет. Это мотоцикл, – категорично заявил Петр. – Рыбнадзор, наверное. – А сам подумал радостно: «Мне теперь бояться нечего. Я теперь на него чихал! Мешок с сетями не видно?» – все же забеспокоился и уже двинулся к кустам, но звук внезапно оборвался.
Петр выглянул из-за камышей. На противоположном берегу, у самой воды стоял, блестя на солнце краской, мотоцикл, и какой-то человек копался в коляске. Утка с утятами была недалеко от того берега, теперь она плыла немного под углом, ее встревожило появление мотоцикла. Утиное семейство уже приближалось к камышам, и Петру было видно, как изо всех сил старались утята не отставать от матери.
Но грянул выстрел! Звук прокатился над озером, утка, распластав крылья, бессильно застыла на воде. Утята бросились врассыпную.
– Ты что делаешь, гад! – закричал Петр и побежал по берегу, огибая озеро. Димка мчался следом.
Когда они, запыхавшись, подбежали к тому месту, откуда был сделан выстрел, ни мотоцикла, ни его хозяина не было. Лишь ут-ка, опустив голову в воду, медленно кружилась недалеко от берега. Петр зашел в воду и взял ее на руки. Она умирала. Красные капельки крови выступили на шее и спине. Глаза подернулись матовой пленкой. Петр положил ее на траву. Утка старалась отползти от людей, слабо шевелила крыльями и лапами, но сил не было. Вот она дернулась в последний раз и застыла, приоткрыв клюв. Из него текла кровь.
Петр посмотрел на сына. Он стоял неподвижно, широко раскрыв глаза. В них светился ужас.
– Димка! Димыч! – громко окликнул Петр и, чтобы чем-то отвлечь, приказал: – Посмотри за кустами, может, мотоцикл там.
Но Димка шагнул к отцу, дрожа, прижался к нему и спросил, не отрывая глаз от убитой утки:
– Папа, это рыбнадзор сделал?
Петр ответил со злостью:
– Рыбнадзор стрелять не будет. Такой же, как мы, браконьер.
– Папа, я не хочу этим. Я хочу рыбнадзором. – Слезы были в голосе Димки, и Петр выругался про себя за свою неосторожность. – Папа, а как теперь утята без мамы?
Петр вздохнул и сказал правду:
– Маленькие они еще – не выживут. Сдохнут.
– И рыбка сдохла, которую ты выбросил?
– А разве ты видел? – Он схватил сына за плечи, присел, стараясь взглянуть в глаза. – Перестань плакать! Слышишь?! Вот будет у нас машина, вот накатаемся.
– Я не хочу машину, папа, – плакал Димка. – Не хочу! Я утку хочу. Живую. Папа!
На душе было так гадко, как никогда в жизни.
Ночью Петра разбудил шум мотора. Он быстро оделся и вылез из палатки. Шум приближался, рос. Он был громким, непривычным и чужим.
– Здорово, Робинзон! – закричал Степан, выскакивая из машины. – Ну, как дела? Много наловил?
Петр молчал, внимательно всматриваясь в выходящего из машины пассажира.
– Лида! – воскликнул он и бросился к жене. – Как это ты надумала? Отпуск дали?
– Да, вот, привязалась – поедем, поедем. Отпуск добилась – нечего бабе делать. – пояснил Степан сердито.
– Хорошо, что приехала, – громко сказал Петр. – Соскучились мы по тебе. Димка скучал, – было поправился он, но тут же, устыдясь, засмеялся. – И я тоже.
Он хотел рассказать, как они здесь жили, но Степан уже затряс его, затормошил:
– Где рыба? Давай грузить.
Петру было неудобно. Ну, кто знал, что сегодня, в четверг, Степан приедет? Петр только завтра хотел сети ставить.
– Нет рыбы, Степан.
– Как это? Почему? Рыбнадзор сети забрал? Да как же ты отдал?
– Сети целы. Снял я их. Нельзя рыбу портить…
– Ты что?! Значит, я вожу вас, как графов, бензин жгу, а ты мне политграмоту толкаешь. – закричал Степан. – Понял я все. Пошутили – хватит! Переиграем: две трети тебе, одну – мне. Все правильно, основная работа твоя. Так что давай грузить.
– Да нету у меня никакой рыбы, кроме соленой! – Петр указал рукой в сторону кустов, где стояла кастрюля.
Степан бросился туда, а Петр заглянул в палатку.
– Папа, смотри, мама приехала! – зазвенел ликующий голос сына.
– Да что же это? Да как же так? – подошел Степан к Петру.
– Так уж получилось, извини. – и Петр объяснил обстановку.
– Тьфу, ты! Я уж черт те что подумал, – облегченно засмеялся Степан и хлопнул Петра по плечу. – Я думал, ты в зеленые записался. Думал, из-за этого деньги теряешь. Тогда ладно. Тогда я через два дня приезжать буду.
– Слышь, Степан, – вдруг неожиданно для самого себя трудно сказал Петр. - Я деньги того. займу. Не у тебя, – заторопился он, видя на лице Степана протест. – У родственников. Мне дадут.
– Дурак! – громко сказал Степан, словно припечатал. – Не мы выловим эту рыбу, так другие. – И не задерживаясь больше, кряхтя от натуги, поднял кастрюлю с соленой рыбой и поставил в багажник. – Пока. В субботу приеду. Чтобы рыба была!
Мотор взревел на больших оборотах и стал удаляться. А Петр стоял растерянный. Что-то не так он сделал. Вернее, что-то он недоделал, недосказал.
Димка выбежал из палатки, привычно уже прижался к отцовскому боку. Петр приобнял его и посмотрел вдаль. Восточный край неба стал нежным, золотисто-голубым. Он ширился, рос, опираясь на темно-зеленые пики сосен. И озеро заголубело, пошло золотыми искрами. Петр прижал сына и тихо произнес:
– Давай назовем это озеро Димкиным. Только ты береги его, сын.
– От кого, папа? – удивился Димка.
– В первую очередь от себя самого.
Небольшая юркая речка Убин берет начало высоко в горах Кавказа и, продираясь сквозь глухие заросли колючей ежевики, лозняка и терна, петляя и временами совсем теряясь среди гравийных карьеров, несет свои воды в Шапсужское водохранилище.
Рыбы в ней мало и в основном мелочь - подуст (по-местному – чернопуз), пескари, окуньки. Крайне редко, при необычном рыбацком везении, можно поймать полукилограммового щеголя-голавля или таких же по весу золотистого усача и сазана. Поэтому для рыболова-спортсмена эта река интереса не представляет. Правда, старожилы рассказывают, будто до 1953 года в Убин из Кубани по весенней большой воде на нерест заходила и настоящая рыба – шемая, рыбец, сазан, щука, сом. После, подпертая плотиной водохранилища, река постепенно обезрыбила, а лишившись прибрежных деревьев, уничтоженных бесплановой разработкой карьеров по добыче гравия, и сильно обмелела. Сейчас не только рыбу ловить, искупаться негде. Только в низовьях, у хутора Коваленкова, ребятишкам иногда посчастливится поймать большого сазана, да и то случайно.
Однажды летом от нечего делать я взял легкую бамбуковую удочку и пошел берегом реки, развлекаясь ловлей рыбьей мелочи – небольших голавликов и пескарей. На мелководье рыба очень осторожна, выловишь пару-тройку, и клев прекращается, приходится искать новое место. Так медленно, с остановками я и дошел до Азовского моста. В ведерке плескалось десятка два рыбешек. Я устал и решил отдохнуть. Осторожно, чтобы не порвать тонкой лески, прислонил удилище к сваям и закурил. Вдруг сверху с насыпи покатились камушки, мелкая щебенка, и вслед за ними, тяжело кряхтя, спустились два старика. Усевшись в тени моста, они задымили самосадом.
– Здравствуйте, отцы! – подошел я к ним.
– Доброго здоровья! – ответили они вразнобой, пристально вглядываясь в мое лицо. «Чей же ты будешь?» – красноречиво спрашивали их взгляды.
После долгих расспросов и разъяснений выяснилось, что меня они не знают и фамилия моя им незнакома. Мы замолчали, как вдруг высокий костистый старик вспомнил:
– В войну взводный у нас был под твоей фамилией! Не родственник случайно?
Получив отрицательный ответ, старики заскучали, усиленно двигая большими кадыками на морщинистых шеях, сося потухшие цигарки.
Один из них был лыс и отличался той болезненной полнотой, что сразу выдает нездоровое сердце. Он, вытирая обильный пот, вдруг спросил:
– Дык. – я не сразу нашел, что ответить. – Какая это рыбалка? Вышел просто так. Здесь и рыбы-то нет!
При этих словах блеклые глаза толстого старика заблестели негодованием. Предлог был найден и. полились воспоминания. Со слов стариков выходило, что «было времечко», правда, давно, когда каждый, кто хотел, из этой реки вытаскивал понравившуюся ему рыбину за хвост чуть не голыми руками и нес домой на сковородку. Слушать было, конечно, интересно, но я заметил под противоположным берегом частые всплески рыбьей мелочи. Чтобы закинуть удочку, мне пришлось встать на поперечный брус, прикрепленный к сваям моста. Подо мной было мелко. Как на ладони видны разноцветные голыши на дне, мальки, снующие вокруг них. Осторожно продвигаясь вперед по узкой поперечине, я внимательно смотрел себе под ноги, боясь сорваться, и вдруг увидел лежащий подо мной в воде большой темный сук.
Щука! Я застыл в неудобной позе, подняв ногу, словно охотничья собака в стойке. Ну, конечно же, она – щука! Вот верхний плавник, выступающий чуть-чуть из воды. Вон хвост. Голова. Я был в отчаянии. Еще бы, в руках слабая удочка без катушки, с леской-паутинкой, рассчитанной на мелкую рыбешку. Лески покрепче, как назло, с собой нет, а в щуке верных пять килограммов – крокодил! Как она смогла достичь такого веса в маленькой речушке?
Осторожно, стараясь не делать лишних движений, полез я в карман, хотя точно знал, что, кроме коробочки с запасными крючками, носового платка, сигарет и зажигалки, там ничего нет. Так и оказалось. Ладно. Хоть одно мгновение волнующей борьбы. Полмгновения! Большего моя леска не выдержит.
Торопясь, я достал из ведерка уже снулого голавлика, зацепил его крючком за верхний плавник и осторожно опустил в воду под нос щуке. Она даже не шевельнулась. Я поддернул свою снасточку – тот же результат. Я повел голавлика прочь от щуки, потом снова к ней. Нет! Все мои ухищрения не произвели на нее никакого впечатления. Я вытащил голавлика из воды, сменил его найденным на самом дне ведерка живым, юрким пескарем.
Мое странное поведение не прошло, конечно, мимо внимания стариков. Сначала худой высокий, а затем толстый поднялись с травы и направились ко мне. С последней надеждой опустил я пескаря под нос щуке. Вот! Она широко открыла пасть, словно зевнула, как-то нехотя, лениво ткнула пескаря носом и опять застыла в философском созерцании происходящего.
Старики были уже рядом. Внезапно их мутные, безразличные ко всему глаза вспыхнули охотничьим азартом. Тощий что-то шепнул толстому, и тот с завидной резвостью закарабкался вверх на мост. Снова и снова подергивал я удилищем, и мой пескарь показывал чудеса акробатики. Щуке, очевидно, все это надоело. Она еле заметно шевельнула хвостом и подошла под поперечину, ближе к свае, к самому берегу.
Сверху посыпались камешки, и вместе с ними скатился толстый старик, держа в руках ржавую штыковую лопату. Тощий, нетерпеливо перебирая ногами, бросил мне тихо:
– На троих разделим!
И только тут до моего сознания дошло, что они собираются делать. Щука стояла на мели, рядом с берегом, промахнуться просто невозможно. Один точный удар по голове и. Нет! Одно дело тащить эдакую рыбину на спортивную снасть, а та-а-ак.
Тощий старик уже заносил лопату для удара. Не раздумывая, я прыгнул с поперечины прямо в воду. Словно торпеда, пропорола щука водную гладь мелководья и исчезла в неподалеку темнеющей глубине.
Потирая ушибленное колено, я старался не смотреть в глаза старикам.
– Тюха! – прошипел толстый. – Не мог удержаться. Черти тебя снесли!
Тощий смерил меня презрительным взглядом, но, очевидно, прочитав на моем лице удовлетворение, плюнул в воду и, со злостью отшвырнув лопату, полез по насыпи на мост. Толстый запыхтел следом. Я облегченно вздохнул. Черт с ними, с мокрыми брюками и босоножками. Высохнут. Главное не это. Живи, щука! Но следующий раз смотри.
Теперь я всегда беру с собой в запас крепкую леску. Но. подобного случая пока не представилось.
ПЛОХОЙ СОН
(рассказ старого рыбака)
Я был в отпуске и старался максимально использовать это время для рыбалки. На озере Хорошем, что в Бурлинском районе, неплохо брался карась и сазан до килограмма. Попадались экземпляры и поболее весом, но не со всеми ими я справлялся: не хватало выдержки, да и снасти не были приспособлены.
Жили мы в палатке на берегу озера, здесь же стояла наша машина. Точно помню, что было начало июня, на воде лежал старый камыш, молодой поднялся всего на полметра, но солнце припекало совсем по-летнему. На место рыбалки приходилось плыть длинным проходом среди камыша, до самого конца его, потом пересечь неширокий залив, уже на стороне Новосибирской области, затем пятится в камыш и бросать удочки на границу чистой воды. Откровенно сказать, нарыбачился я вволю, однообразие уже стало надоедать, и мы готовились назавтра ехать домой. Мы – это Николай Петрович, Никитич и я. Да к тому же ночью мне приснился странный сон, будто я – в одежде попал в какую-то грязную яму, долго барахтался в грязи, но все же выбрался.
Никитич предположил, что, скорее всего, лодка моя перевернется и я искупаюсь в холодной воде. Николай Петрович высказал свою точку зрения – пора ехать в баню мыться.
В то утро, как обычно, мы выплыли на свои места – небо безоблачное, день обещал быть жарким. Я снял рубашку, чтобы позагорать, закинул удочки, бросил прикорм и стал ждать клева. Но его почему-то не было. С запада заходила черная-пречерная туча. Никитич проплыл мимо меня в сторону лагеря, крикнул:
– Филимоныч, дождь идет! Намочит. Айда, за мной!
К его словам я отнесся философски: как намочит, так и высохнем…
Следом за Никитичем поплыл Николай Петрович. По воде пробежала рябь, дунул ветер, да такой холодный, что я скоренько смотал удочки и тоже поплыл к лагерю. Ветер быстро набирал силу и гнал мою лодку на середину озера. Я понимал опасность: озеро Хорошее громадное, унесет черт-те куда, и потому греб изо всех сил. Поднялась волна, довольно-таки большая, что тоже мешало моему продвижению вперед. Кое-как добрался я до гряды камыша на нашем берегу и так устал, что пришлось остановиться. К этому времени ветер словно взбесился и подул с такой силой, что на веслах уже не угрести. Это был не ветер – ураган. Ничего подобного раньше мне не приходилось видеть. Я лег на нос лодки, разбросил руки по сторонам и ухватился за камыш. Камыш был еще маленький и не мог защитить меня от ветра, но хотя бы держал, как якорь.
Начался дождь – мелкий, холодный, тут уж не до отдыха. И я, цепляясь за камыш, стал пробираться к проходу, что вел к лагерю. Но на проходе, на чистом месте, ветер дул с еще большей силой, я вынужден был опять остановиться и держаться за камыш, чтобы меня не сдуло. Честно сказать, я испугался.
Холодный дождь барабанил по моей голой спине, руки от постоянного напряжения сводило судорогой, да к тому же берег не просматривался. Между мной и берегом была сплошная дождевая стена, и если бы не начало прохода, до которого я добрался, невозможно было определить, куда плыть.
Дождь усилился, а ветер чуть ослаб и стал дуть порывами, и я, дождавшись затишья, рывками, подтягиваясь за камыш, весла были бесполезны, медленно продвигался вперед. Перед самым берегом была чистая вода, без камыша, и я с ужасом думал, как мне теперь быть? Пришлось взяться за весла, но порыв ветра тут же перевернул лодку. Горячее и потное тело мое окунулось в холодную воду, и я понял, что могу утонуть, потому судорожно схватился за лодку и закричал, зовя на помощь. И вдруг в дождевом потоке увидел силуэт человека в плаще с капюшоном. И он шел ко мне… по воде! Я сильно обрадовался и сообразил, что, очевидно, здесь мелко, раз он идет по воде. Опустил ноги и нащупал дно. Боже мой, какое счастье чувствовать под ногами твердь земную! Воды было чуть выше колен. Подошел человек, это был Николай Петрович. Вдвоем мы дотащили лодку до машины. Дрожа от холода, я вывернул клапана и спустил воздух. Ветер сразу же перестал выдирать лодку из моих рук, и я залез в машину. Палатку нашу не унесло только благодаря тому, что она стояла прикрытая автомашиной и была привязана к ней.
Никитич, глядя на меня, засмеялся:
– Сон пророческий был – вывалялся ты в грязи по уши.
Я, не попадая зуб на зуб от холода, закутался в одеяло и не признался, как я испугался. Николай Петрович налил мне полный стакан водки, который я выпил весь и даже не почувствовал крепости.
До конца дня бушевала буря, но с наступлением темноты утихла. К нам подходили соседи-рыбаки, они искали своих товарищей, унесенных ураганом. Потом мы узнали, кто-то утонул, а в ближайшей деревне снесло несколько крыш.
Утром мы уехали домой. Дома было все в порядке, у меня оставалось еще четыре дня отпуска, и я решил съездить на Петровское озеро к своим друзьям – Сергею Васильевичу и Татьяне Константиновне.
Встретили они очень приветливо, и Сергей Васильевич сразу же потащил меня на рыбалку. Я не сопротивлялся. Столкнули самодельную деревянную лодку на воду. Сергей Васильевич сел на весла, я – посредине, на лавке. Опять день был жарким. Опять я снял рубашку, надеясь позагорать. Проплывая мимо куста вербы, Сергей Васильевич притормозил веслами:
– Тут у меня сеть стоит, – пояснил он и, сильно наклонившись через борт, попытался достать верхнюю тетиву сети. Лодка сильно накренилась, и я, чтобы восстановить равновесие, навалился на противоположный борт. Как уж так получилось – не знаю, то ли Сергей Васильевич резко выпрямился, то ли я переусердствовал, но лодка сильно качнулась, и я оказался в воде. Здесь вода была ничуть не теплее, чем на озере Хорошем. Сергей Васильевич помог мне залезть в лодку и погреб к берегу. У берега, на мелком месте, лежала большая автомобильная покрышка, и я, торопясь выбраться на берег, ступил на нее, она была осклизлая, нога моя скользнула, и я со всего размаха упал в ил, в какие-то водоросли. Чертыхаясь и про себя и вслух, я поднялся и, подгоняемый ознобом, припустил бегом к дому. Вид у меня был, наверное, достаточно экзотичен, потому как даже собаки шарахались от меня.
Татьяна Константиновна захлопотала, переодевая меня в сухое, и напустилась на мужа:
– Как тебе не стыдно?! Как ты мог?! Человек в гости приехал…
Я, заступаясь за Сергея Васильевича, заявил:
– Он не виноват. Я знал, что что-то со мной случится…
– Как так? – удивилась хозяйка.
И я рассказал про свой странный сон, про его разгадку Никитичем, и что уже раз искупался… Но Татьяна Константиновна заинтересовалась сном и попросила поподробнее рассказать о нем. Я ей поведал все, что помнил.
– Филимоныч, поверь мне, это очень хороший сон, – через минуту раздумий сказала хозяйка. – Тебя ждут большие подвижки по службе. Скоро взлетишь высоко, до самой Москвы, и купанье в холодной воде, да и перевернутые лодки здесь не при чем.
Мы с Сергеем Васильевичем весело засмеялись: куда уж нам до Москвы…
Пока мы парились в бане, пока обедали, одежда моя высохла, и я, распрощавшись с друзьями, отправился к себе домой. Дома ждала телефонограмма из Москвы, в которой, в частности, говорилось:
«Вы введены в Центральное правление. Поздравляем! Желаем успехов на новом поприще!».
Это было для меня приятной неожиданностью.
ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ
Стремительная Обь несет вдаль мимо меня свои воды. Вечереет. Багровый закат еле виден из-за крутого берега, нависшего над головой. Легкий ветерок шепчется с листьями прибрежных деревьев. От противоположного берега снялась пара чирков и с легким посвистом, прочертив горизонт, скрылась из вида. Над водою столбом мельтешат мошки, обещая на завтра хорошую погоду. От реки потянуло сыростью.
Пора! Я с неохотою начал сматывать удочки. Плохо ходить на рыбалку с ночевкой без компаньона. Все приходится делать одному: и палатку ставить, и дров заготовить, и рыбу почистить, и уху сварить. И все во время вечернего клева. Терять эти драгоценные минуты всегда обидно.
Я уже собрался за дровами, когда послышались быстрые шаги, и из-за поворота тропинки показался немолодой сухощавый мужчина с рюкзаком за плечами.
– Привет рыбаку, – негромко произнес он, останавливаясь. – Домой или с ночевкой?
– Здравствуйте. С ночевкой я.
– Тогда мне повезло. На рыбалке главное, чтобы собрат-рыбак рядом был, а то одному, да еще при бесклевье, ночь коротать – мучение. Не возражаете, если я присоединюсь?
– Только рад буду, – ответил я искренне.
– Вот и славненько. Сейчас дровишек раздобуду, – мужчина скинул рюкзак и двинулся к кустам, мурлыча незнакомую мне мелодию.
Я занялся рыбой. Выбрать несколько чебаков и окуней, по-чистить их – недолгое дело, но как ни быстро я справился с этим, незнакомец уже возился с костром.
Мы познакомились. Его звали Павел Николаевич. Лицо, ос-вещенное голубыми глазами, было приветливым, а седые волосы ежиком выгодно открывали высокий, в глубоких морщинах лоб. Я обратил внимание на его руки – маленькие, как у женщины, они сплошь пестрели татуировкой. Здесь было и его имя, и «не забуду мать родную», и солнце с синими лучами. Перехватив мой пристальный взгляд, он неохотно пояснил:
– В детстве, дурак был.
Я почувствовал неловкость, словно ненароком подсмотрел чу-жую тайну. Павел Николаевич поднялся, расстегнул рюкзак, достал снасти, насадку и пошел ставить донки. Через несколько минут к нему присоединился и я. Сильная струя воды с завидной настойчивостью билась и билась в иссеченный непогодой и временем берег. Донки пришлось ставить недалеко друг от друга, иначе трудно было бы услышать звон колокольчика за шумом воды. Расставляя снасти, я не переставал наблюдать за своим новым знакомым. Тот делал все основательно, аккуратно и как-то даже красиво, при этом напевая под нос все ту же незнакомую мне песню. Я с трудом разбирал слова. Приятным, немного с хрипотцой, голосом Павел Николаевич как бы не пел, а рассказывал:
Куст сирени дышит ароматом,
Хотя цвет изрядно поредел.
Эх, судьба, ты сделала солдатом
Жулика, который «погорел».
Песня меня заинтересовала, ее я слышал впервые.
– Аиньки, – ласково отозвался тот, привязывая к лесе колокольчик.
– Что за песню вы поете? Признаюсь, мне ни разу не приходилось ее слышать.
Павел Николаевич смутился, но быстро ответил:
– Песню эту сочинил мой друг, во время войны, в госпитале.
В это время на его донке несмело звякнул колокольчик, и мой новый знакомый мгновенно, по-молодому среагировав, бросился в ту сторону.
– Дзинь-дзинь! – И леска обвисла. Подсечка! И после нескольких мгновений борьбы Павел Николаевич вытащил довольно-таки приличного подъязка.
– С почином вас, – искренне обрадовался я.
– Спасибочки, вот и моя доля в уху, – он достал из кармана большой складень, ловко вычистил рыбину, вымыл ее и, бросив в котелок, со знанием дела произнес: – Теперь пойде-е-ет! Это уж вы мне поверьте. Так что уху опосля сварим.
И точно, поклевки следовали одна за другой. Рыба брала жад-но, но в основном мелочь. Правда, Павел Николаевич вытащил трехкилограммового налима, а я килограмма на полтора судака. Но хотелось еще чего-то большего. Клев оборвался как-то сразу. Умолкли колокольчики. Перестала всплескивать рыба.
Полные впечатлений, немного утомленные ими, мы только теперь заметили, что костер давно погас, что ночь плотно обступила нас и что взошла луна, серебря своим светом воду, лес, берег.
– Ну, вот и все, теперь не грех и перекусить. – Павел Николаевич тщательно вымыл руки, вытер их припасенной чистой тряпкой и стал вновь разжигать костер.
Есть категория людей, которые, за что бы ни брались, делают все аккуратно, на совесть. Это у них получается непроизвольно, само по себе, в силу длительной и устойчивой привычки. Всякий труд им не в тягость, даже самую нудную и неприятную работу они выполняют любовно, играючи. Обычно таких работников ценят. По всей вероятности, мой новый знакомый принадлежал к их числу.
Дождавшись, когда закипит уха, он, не торопясь, выложил снедь из своего рюкзака на разостланную газету, нарезал хлеб, сало, окинул все оценивающим взглядом и только после этого взялся за ложку.
Я достал фляжку. Выпили. Разговор пошел живее. И я снова спросил об истории песни. Павел Николаевич отложил ложку, закурил и молча уставился на огонь. Чувствовалось, что мой вопрос разбудил у него не очень приятные воспоминания.
– Павел Николаевич, если вам неприятно, то не стоит и вспоминать.
Он выдохнул табачный дым и сощурился на костер:
– Что поделаешь, жизнь не из одних приятностей состоит. Всякое бывало. История длинная, если желаете, расскажу.
– Весной сорок первого мне исполнилось шестнадцать, – начал свой рассказ Павел Николаевич. – Жил я тогда с теткой на окраине небольшого украинского городка, недалеко от границы. Мать и отца не помню. Отец уехал на заработки куда-то на Урал, да там и сгинул. Мать умерла, когда мне исполнилось три года.
Дом у нас был хороший. Хозяйство справное – корова, телка, пара поросят и всякая другая живность. Как только мать умерла, тетка – сестра отца – перешла в наш дом насовсем. Тетка у меня дородная была, но шустрая, а до денег жадная, так прямо страсть. Работать нигде не работала, спекулировала потихоньку, самогон гнала для продажи, ну и от хозяйства, конечно, кое-какие доходы были. Так и жили. Школы я всего пять классов кончил, да и учился плохо. Больше баклуши бил. Присмотра никакого, потому в каждом классе по два года штаны и просиживал. Тетка видит – дело неважное. Поняла, что ученый из меня ни в коем разе не выйдет, ну и приказала бросить школу. Тогда это просто было. Я, конечно, рад – еще бы, свобода! Другие в школу, а я на речку. Покуривать начал. Дома помощи от меня тоже никакой, вот и стала тетка присматривать – куда бы меня пристроить. Народ к ней разный по всяким надобностям ходил, но один выделялся особо. Держался надменно, одевался хорошо. Как сейчас помню – хромовые сапоги, галифе, рубашка украинская вышитая. С первого взгляда казалось – не простой человек. Роста он был среднего, но широкий в кости, представительный такой, с усами. Звали его Жук, может фамилия, а скорее всего кличка это была.
В те времена шайка у нас в округе объявилась воровская, так Жук главарем – паханом в ней ходил. Вот тетка меня к нему и определила, на деньги польстилась, стерва. Мне поначалу понравилось, как же – риск, опасность. Накачали меня воровскими законами, ну, там – «не выдай кореша», «смерть легавым», «на дело иди смело». На стреме я у них постоял. Потом в малину ввели. Шайка небольшая, но все отпетые. Там и наколки мне сделали. Да на руках что-о-о! Вы бы посмотрели на тело. Срамота одна, в баню общую не хожу – раздеваться стыдно.
И была у них Розка – наводчица. Ей тогда лет двадцать пять было. Красивая! Остальные же фигуры отвратительные, что ни на есть подонки. Измывались они надо мной. Ведь я самый младший среди них был.
Вы спросите, почему не бросил все, не ушел? Законный воп-рос. Молодой был, не понимал. Да к тому же Розка меня держа-ла. Влюбился я в нее по уши. Из-за нее терпел все. А допекали меня здорово. На побегушках я был. Что не так – бьют.
Розка, конечно же, заметила мою любовь и начала, как с ко-тенком, играть. Видит, глаз с нее не свожу, она и подзуживает, что никакой я не урка, а так. телок. Я, естественно, в пузырь. Стараюсь себя показать. Наколки эти сделал. Сапоги хромовые гармошкой завел. Приоделся. Росточка я небольшого, а силу имею. Начал сдачи давать, не Жуку, конечно, а кто помельче. С финкой ходил.
Однажды, помню, перед самой войной это было, «брали» мы в одном селе магазин. Связали старика сторожа, взломали двери, вынесли, что нужно, и ходу. А мне Жук приказал облить керосином сторожку вместе со сторожем и поджечь. Этим он и меня испытать хотел, и от свидетеля избавиться. А я оказался не способен на такое дело. Мне, понимаете, так жалко старика стало, что я развязал и отпустил его. Дуй, мол, домой, да моли Бога, что таким добрым меня мама родила. Но старичок несговорчивым оказался. Несговорчивым, да к тому же и крепким. Как двинул меня в ухо, я на ногах и не устоял. Отблагодарил, короче. Связал теперь уже он меня и милицию вызвал. В милиции – известное дело: «Кто с тобой был? Назови главаря. Какие еще совершил преступления?».
А мне тогда только-только шестнадцать стукнуло, «романти-ка» воровская еще не облезла, и я смолчал – никого не выдал. А тяжко было-о-о! Ох, как тяжко! Думал одно время, с ума сойду. Внутренне раскаиваюсь, а внешне нет, внешне обозлен до предела. Героя из себя строю. Как же – вор! «В законе» хотел быть. Дурной, ох и дурной!
Да, тяжело вспоминать, а еще тяжелее в тюрьме находиться. Так что не верьте никому, кто будет говорить, мол, тюрьма – ерунда. Нет! Не ерунда. Страшно это. Очень страшно! Сама обстановка, окружение, охрана. Да что там говорить, некоторые, послабее духом, теряют в тюрьме человеческий облик. Но самое главное – нет свободы, того, к чему привык, чего не замечал, на что никогда не обращал внимания, чем не дорожил, что всегда воспринимал как должное, как простой придаток человека. А на самом деле свобода оказывается самым главным, самым необходимым, и это начинаешь понимать только тогда, когда лишаешься ее.
Свобода! Короткое слово, а сколько в нем значения?! Свобода! Жизнь! Два равнозначных слова, две половины одного целого. Без любой из них не может существовать человек. Не может! Да! Сколько я тогда передумал о своей маленькой, но паскудной жизни, с какой ненавистью вспоминал своих корешей, а Жука особенно, как переживал, глядя на низкий потолок, толстые стены и железные решетки.
Как-то глубокой ночью вызвали меня на допрос. Тогда это в порядке вещей было. Приводят в кабинет к начальнику милиции. Перепугался я, но все замечаю: вижу – папки на столе в беспорядке навалены, винтовка в углу стоит, люди то и дело вбегают, туда-сюда носятся. Начальник одет по-дорожному, стоя бумаги просматривает. В самой обстановке почувствовал я что-то грозное, большое. Подошел начальник ко мне, кивком головы отпустил конвойного, посмотрел внимательно, изучающе. Красивый был мужчина, глаза умные, ласковые, разговаривал негромко так, внушительно. Волос густой, с сединой. Как сейчас он перед моими глазами стоит. Умирать буду, не забуду!
Павел Николаевич умолк. Лицо его, освещенное трепетным светом костра, было бледным и грустным. Глаза устремлены ми-мо меня, куда-то в далекое прошлое. Я понимал его волнение. Бывают моменты, когда поступок другого человека, его отношение к нам, словно комета по небу, прочертит в нашей жизни след, который мы не всегда можем оценить по достоинству, и лишь потом, иногда много лет спустя, понимаем и восхищаемся им.
Павел Николаевич поправил костер и продолжил:
– Положил он руку мне на плечо и негромко так, печально произнес: «Война, Павел! Немцы напали на нас. Вот я и не знаю, что мне с тобой делать. По закону военного времени обязан к стенке поставить. Да молод уж очень ты, не жил еще. И хоть людей обижал, хоть вредный ты тип для нашего общества, но верю, наносное это. Ну, ладно, некогда мне с тобой. Танки немецкие в тыл прорвались, обошли нас. В общем, отпускаю я тебя под свою ответственность. Отпускаю, хотя ты и не сказал ничего, а знаешь многое. Ну, теперь я тебе не судья. Жизнь сама укажет дорогу. Иди домой, но имей в виду, мы покидаем город не надолго. Вернемся скоро. И если ты будешь не с нами. вот этой рукой. В глаза мне смотри! – тут он впервые повысил голос. – Видишь, вот этой рукой, сам лично, пристрелю, как собаку. Иди, – и подтолкнул к двери. Потом вдруг приобнял меня и прошеп-тал: – Помни, только потому, что детства ты не видел, живым тебя отпускаю. Прощай! Может, не доведется свидеться. Война, брат, не шутка. ».
И верите, слезы на глазах у меня выступили, горло перехватило, дохнуть не могу. Хотел во всем признаться, все как на духу выложить, да отозвали его.
Вышел из милиции, город темный, тревожный, и люди идут по большаку. Идут и идут в ночь. Понял я – беженцы. Кто на велосипеде пожитки тощие катит, а кто на детской коляске, кто на тележке, а кто и вообще без ничего идет. Старики, женщины, дети. Особенно меня поразило, что дети не плакали, не хныкали, как в мирное время, а все молча – лица серьезные, взрослые. И хотя я толком ничего не знал, а тяжело стало.
Домой пришел. Тетка заохала обрадованно. Стол накрыла. Немного погодя вся шайка собралась. Поздравляют с освобождением, но косятся с подозрением. Конечно, и Розка тут же, улы-бается ласково. Обрадовался я, и вся злость на них прошла. Вы-пили. Разговор о войне зашел. Розка брякнула: «А что нам война! Мы люди свободные, навроде анархистов. Нам любая власть вредная. Все равно в тюрьму сажать будут. Немцы, может, не так строго. ».
Покоробило меня, но я смолчал. Посидели они немного и засобирались на «дело». Приглашали меня, но я отказался. Не мог. В душе что-то надломилось. Жук зло так, с угрозой сверкал глазами: «Приморился, стало быть, там. Ну, отдыхай-отдыхай! Только помни воровской закон – легавым смерть. Ничего! Завтра все выясним. И смотаться не вздумай. Под землей сыщем». И ушли. Даже руки никто не подал на прощание. Не верили они, что меня просто так отпустили. Думали – продал я их. Но мне почему-то все это было безразлично. Ушли и ушли, черт с ними, думайте, что хотите. Не боялся я их тогда. Впервые не испугался их угроз.
Лег в постель, а заснуть не могу. Мысли разные в голову лезут. Начальник милиции, беженцы перед глазами стоят. А тут еще тетка бурчит:
– И чего разлегся? Самая работа. Добро в руки так и прет. Народ с собой только ценное тащит. И бояться нечего. Милиции сейчас не до вас, свою шкуру спасают.
Тут я понял, куда пошли мои кореши. И так противно стало, такая горечь во мне поднялась, что заорал я на тетку во весь голос. Всегда я ее побаивался, а тут как обезумел:
– Сука! – кричу. – Все тебе мало! Сдохнешь, куда добро денешь? В могилу? С собой? У людей горе. Война! А ты, жирная свинья, только о себе думаешь?!
И хоть пьян не был, стол перевернул, посуду побил. Полез в погреб, достал бутылку самогонки и выпил всю. Хотел заглушить в себе эту непонятную тревогу, нервы успокоить. Но то ли некрепкий самогон попался, то ли состояние такое было, только не опьянел я. Наоборот, еще хуже стало. Места себе не нахожу. Бегаю по комнате, а мысли просто давят, мучают. Видел же я, как беженцы шли.
Павел Николаевич замолчал, и словно, наконец, дождавшись паузы, настойчиво зазвонил колокольчик. Мы кинулись к донкам, но было поздно. Лишь шумела река, подмывая берег, да легкий предутренний ветерок шелестел листьями деревьев. Мы переменили насадку, на большинстве крючков она была объедена мелочью. Уселись тут же около воды.
Ночь теплая, ласковая, с глазастыми, яркими звездами, раз-ливалась вокруг синевой. Луна светила с высоты в полную силу, и от этого деревья, кусты, река были какими-то призрачными, нереальными. Спать не хотелось. Костер наш угасал, да в нем и не было необходимости. Я с нетерпением ждал продолжения рас-сказа, но Павел Николаевич молчал.
Недалеко от берега громко вскинулась крупная рыба. Павел Николаевич встрепенулся:
– Сазан, здоровый! – и умолк.
Где-то над нашими головами, пролетая, пискнула ночная птица, и опять тихо.
– Да, так вот, а на утро пришли немцы. – Павел Николаевич в последний раз затянулся сигаретой и далеко отбросил окурок. Малиновая светящаяся точка, описав в воздухе дугу, коснулась воды и исчезла. – Сначала мотоциклисты проскочили, а за ними, не останавливаясь, танки. Городок как вымер. На улицах никого. Собаки, и те попрятались. И только в полдень вошла пехота. Жарко было. Солдаты шли веселые, с засученными рукавами, расстегнутые. Ничего не предвещало беды. Люди потихоньку стали выползать из своих нор. Я думал, и эта часть пройдет через город дальше. Но ошибся. Немцы остались. И началось! У тетки в тот же день забрали кабанчика, переловили всех кур и гусей. «Так тебе и надо, старая карга», – думал я, видя, как со слезами на глазах униженно просила она немцев не трогать ее добро. Никто, конечно, не слушал, да, по-моему, немцы и не понимали по-русски.
Вечером вспыхнула стрельба за городом. Немцы всполоши-лись, но часа через три все стихло. Ночь прошла спокойно, а к обеду следующего дня всех жителей согнали на площадь. На бывшем здании горисполкома полоскался флаг со свастикой: здесь разместилась немецкая комендатура. В центре площади на дощатом помосте стояла виселица. Я прежде не видел подобных сооружений, но догадался сразу.
Никто не знал, зачем нас согнали. Слухи разные. Народ волнуется, жмется друг к другу. Вокруг охрана сильная. Солдаты в касках, с автоматами. Пулемет на крыльце комендатуры стоит, на толпу направлен. Но вот на помост поднялся офицер в черной форме, фуражке с высокой тульей и на довольно чистом русском языке начал говорить:
– Господа! – Это звучало непривычно, но все были заинтригованы видом виселицы и собственным страхом, так что такое обращение не вызвало у людей особых эмоций. – Вы теперь подданные великой Германии. Большевики бегут. Возврата им нет. Немецкие войска скоро будут в Москве. Сопротивление бесполезно. От вас требуется беспрекословное подчинение новому порядку. Нарушители будут строго наказаны. Но вместе с тем мы не желаем лишать вас самоуправления, а посему отныне во главе будет стоять ваш соотечественник – гражданин достойный. Вы все его хорошо знаете. Прошу, как у вас говорят, любить и жаловать!
Смотрю, на помост поднялся и встал рядом с немцем, чуть сзади, наш сосед – начальник почты Булгаченко. По толпе прошелся гул. Потом были представлены другие должностные лица, правда, их мне не приходилось раньше видеть, может, приезжие откуда, не знаю. Но каково же было мое удивление, когда в начальнике полиции я узнал Жука.
«Вон ты какая сволочь!» – и мне так омерзительно стало, что я был с ним связан, пусть тоже грязным делом, но не таким же. Мне показалось, что сейчас в меня будут тыкать пальцем, как в предателя. И стало так страшно, что я попятился, стараясь незаметно улизнуть. Но в это время новоиспеченный бургомистр стал читать приказ, в котором говорилось, что за оказание вооруженного сопротивления новой власти и убийство немецких солдат будет казнен через повешение начальник городской милиции.
Народ зашумел, задвигался. Я поближе протискался, все еще не веря услышанному. Вижу, ведут кого-то. Идет трудно. Левую ногу волочит, потому, наверное, и не мог скрыться. Лицо чугунное. Волосы седые в крови. Видать, били сильно. Руки назад веревками вывернуты. Еле поднялся на помост, нога мешала. Встал ровно, волосы головой попробовал назад откинуть и так медленно-медленно повел по толпе взглядом. И то ли мне показалось, то ли на самом деле заметил он меня, только взгляд его задержался, и он кивнул чуть заметно головой. Может, и не мне, а кому-то из своих. Не знаю. Подняли его на табурет, сам он не мог. А у меня на глазах слезы, и не верю, что вот так можно запросто человека жизни лишить. Не знал я еще тогда фашистов. Набросили петлю на шею. Тут Жук подскочил и плюнул начальнику милиции в лицо. Народ волнуется. Солдаты автоматы на изготовку. И вдруг все стихло.
– Товарищи! – крикнул хрипло начальник милиции. – Беритесь за оружие, бейте захватчиков. Наши придут. – офицер не дал договорить, выбил табурет…
Женщины рыдали. Да чего греха таять, я сам плакал. Эта смерть потрясла меня. С площади я шел словно пьяный и шептал:
– Гады! Такого человека. Отомщу! Жестоко отомщу. За все рассчитаюсь.
И вот ведь интересно, по сути кто он мне был – этот начальник милиции? Враг! Ведь он меня арестовал, в тюрьме держал, чуть к стенке не поставил. А вот поди ж ты, его отношение ко мне, разговор душевный, смерть героическая вывернули меня наизнанку, совесть пробудили. А тут еще предательство Жука. Словом, поклялся я отомстить… Для начала выбрал двоих – Жука и того офицера, что табурет из-под ног выбил.
Павел Николаевич вновь замолчал, жадно раскуривая сигарету, и вдруг заговорил, торопливо, несвязно, словно сбрасывая с души какую-то тяжесть:
– Ну, с Жуком я рассчитался быстро. Он жил в деревянном доме, недалеко от центра. Дня через три после казни ночью, облил я этот домишко керосином и поджег. Жук в окно выскочил, не один. Розка с ним ночевала, и еще полицай, может, охрана, не знаю. Жук как увидел меня с финкой, сначала прикрикнул, а потом просить начал, а сам, гад, знаки полицаю делает. Но я уже не тот простачок был. Ударил я его. Розка белая, как стена, сполохи огненные на лице играют, а полицай бежать. Нельзя мне было его живым отпускать. Выдать мог. Догнал я его. Розку не тронул. Плюнул под ноги и ушел. Так донесла, стерва. Охотиться за мной начали. Ожесточился я до крайности. Солдата немецкого убил, автомат припрятал. Жил как волк, по чердакам и подвалам скитался, оборвался весь, обовшивел. Как-то раз Розку увидел с немецким офицером, разнаряженную. Верите, землю зубами грыз, жалел, что и ее не прикончил тогда вместе с Жуком.
Ищут меня. Уходить надо, а не могу – что-то болезненное во мне, как помешался. Дал слово, пока не убью того офицера – никуда! А он никак не дается. Без охраны ни шагу. Отчаялся я. Засел как-то ночью у его дома, за нужником. Жду. Только под утро вышел он, в трусах, китель внакидку. Парабеллум в руке. Ударил я его неудачно. Он упал, кричит. Пришлось второй раз. Солдаты бегут. Я схватил пистолет и деру. Гнались за мной, стреляли. Куда там. Я ж в этом городе вырос, каждый закоулок знаю.
– Потом ушел в лес, – продолжил Павел Николаевич немного погодя, спокойнее. – Там с нашими бойцами встретился. Вместе с ними из окружения вышел. С боями пришлось. Немец еще силен был.
Попросился в стрелковый полк, годков себе набавил. Зачислили. Потом обороняли Москву. Тяжко было, но ребята держались стойко. Летом в разведку перевели. У разведчиков, чего греха таить, хоть рискованней, опасности больше, зато интересно, да и дисциплина не такая жесткая. И что со мной поделалось, сам не пойму. Снова блатным стал. Рассказывал про «малину», приукрашивал воровскую жизнь. Вся злоба, вся ненависть, ко-торой горел на Жука и шайку, как-то отодвинулась, стала незначительной. Пел блатные песни, хвастал наколками – бывалым себя показывал. Представьте, так красиво сочинял, что сам верить начал в «бескорыстную» воровскую дружбу, «железную» спайку и другие прелести.
Командир несколько раз замечания делал, грозил, но держал. Счастливым я был: как со мной идут в разведку – так удачно, без потерь. Совпадение, конечно, но многие верили.
Вот только с ребятами я трудно сходился. Все то культурные очень, то осторожные. А мне нравилось со смертью в кошки-мышки играть.
Так и шло себе время. Немец уже не тот. Сбили с него спесь. В окопах отсиживался. Затишье на нашем фронте было. Ну, мы и пользовались этим. Удачно – захватим «языка». Засекут – отойдем. Потерь почти не было. Мы на своем участке каждый кустик, каждую травинку изучили. Партизаны здорово помогали.
Опять резко зазвонил колокольчик, теперь уже на моей дон-ке, но я не сдвинулся с места. Павел Николаевич зашуршал си-гаретной пачкой. Закурил и я. Близился рассвет. Звезды меркли. Небо посветлело. И лишь у нас, под высоким крутым берегом, как бы сильнее сгустилась темнота.
– Однажды командованию «язык» срочно понадобился. По всему видать, к наступлению готовились. Пошли мы вчетвером. Старший – сержант Бережной Юрий Федорович, из сибиряков, с Алтая. Молодой, но постарше меня. Студент. На врача учился. Не захотел в госпитале работать, искал, где опаснее, вот и попал в разведку. Не один раз в тылы ходил. Его командир роты больше всех уважал, в случае чего, заместо себя метил.
Ночью переползли мы нейтральную полосу и углубились в немецкий тыл. День в лесу прятались, а вечером накрыли штабную землянку. Часового сняли без шума. Одного офицера живым взяли, остальных – гранатами закидали. С боем отходили. Оторвались от преследования и все дальше в тыл пробираемся, чтобы со следа сбить. Большой крюк сделали и обратно. Бережной торопит, он по-немецки кумекал, понял, что не зря рисковали, «язык» ценный попался – важная птица.
Нарвались мы на засаду около самой передовой. Отошли на-зад. Но Бережному в самый последний момент кость ниже локтя раздробило пулей. Наскоро перевязали мы его в лесочке, тут нас минами и накрыли. Меня оглушило и обе ноги сразу осколками – навылет. Помню, закричал я страшно. Не от боли, ее я сразу не почувствовал, а от испуга. Перевязали меня, успокаивают, а у меня в голове мысль засела: «Бросят! Кому я такой нужен? «Языка» нужно доставлять? Нужно. Конечно, бросят – скажут, что погиб. ». Я и заплакал. Вспомнил, как урки бросают или добивают своих, чтобы легче уйти. Так то однодельцы – веревочкой связаны. А эти мне кто? Что им, жизнь недорога? Да и приказ выполнять надо.
Бережной наклонился ко мне и ласково так:
– Паша, выслушай меня. Мы спрячем тебя и уйдем. Слушай, слушай. Отведем «языка», а в следующую ночь за тобой придем с носилками.
– А-а-а! Суки! – кричу. – Бросить меня хотите? Не выйдет! Мне все равно подыхать, так я кричать буду. Кричать! Чтобы немцы всех нас вместе. Не меня одного – всех!
– Паша, Паша! – Бережной мне рот рукой закрывает. – Немцы близко. Пойми, никто тебя не бросит. Ночью мы обязательно придем. Ты только дождись, раны у тебя неопасные. Паша! Слово тебе даю, сам вернусь.
А я уперся и все. Тогда Бережной приказал тем двоим вести «языка». А сам со мной остался.
Обратно с «языком» всегда труднее пробираться: немцы настороже. Ушли ребята. Лежим мы в воронке, под деревом, автоматы наготове, гранаты разложили. Я уже очухался, места себе не нахожу, совесть мучает, молю всех богов, чтобы наши благо-получно прошли, ночь слушаю. Все как будто тихо. Немцы изредка постреливают, но как обычно, для острастки.
– Прошли, – шепчет Бережной, а сам от боли аж зубами скрежещет.
На нашу беду, немцы днем зашевелились. Так что к своим мы попали только на третьи сутки. Рука у Бережного вспухла и почернела. На него смотреть страшно – желтый весь, глаза блестят. В медпункт нас доставили, врач сразу:
– Резать немедленно, гангрена.
- Знаю, доктор, сам медик, режьте. Раньше не мог, – только и простонал Бережной.
А у меня в голове как просветление. Ведь знал он, чем грозит такое ранение, и все же со мной остался. Из-за меня, из-за жулика руку потерял. Тогда-то я и понял, что значит настоящая, простая человечность, на что способен человек душевный, честный. С тех пор все блатное и выбросил из головы.
Руку Юрию Федоровичу по самое плечо отняли. Лежали мы с ним в одной палате. Обо всем переговорили. Многое я тогда понял. Сильный он человек. Настоящий.
Потом на Втором Белорусском воевал. Там и войну закончил. Пули меня щадили. В каких только переплетах не бывал, а боль-ше ни разу не царапнуло. Демобилизовали в сорок шестом. По-думал – куда? К тетке? Не стоит, да и жива ли, не знаю. Написал Бережному. Он ответил. К себе пригласил, на Алтай. Вот здесь и живу. Женился. Сын есть, дочь, два внука уже. Работал шофером в колхозе. Сейчас на пенсии. Юрий Федорович директором школы был, историю преподавал. Переквалифицировался. Оно и понятно, с одной рукой какой доктор? Но он и в школе нашел себя – ребятишки в нем души не чают. Тоже на пенсии. Давно уже.
Построился я с ним рядом. Живем дружно. Родные так не живут, как мы. Ну вот, наверное, и вся история.
Павел Николаевич смял в руке пустую сигаретную пачку.
– Простите, Павел Николаевич, а песня?
– Что? Песня? Песню мне Бережной в госпитале сочинил.
– Награды вы имеете? – не отставал я.
Он усмехнулся и вместо ответа пропел:
– Я вернусь с победой, громкой славой,
с орденами на блатной груди.
И с гордостью добавил:
– Две Славы, два Знамени, девять медалей.
Он задумчиво посмотрел на реку. Над водой стелился густой белесый туман, напрочь закрывая от нас противоположный берег. Небо, голубое-голубое, детски чистое, без единого облачка, простиралось над нами. Участились всплески крупной рыбы.
– Значит, в конце концов жизнь счастливо у вас сложилась, – подытожил я.
– Как сказать. – Павел Николаевич нагнул голову, – в нынешнем-то свете. Не поверите, тяжело, как тогда, давным-давно. Мечется душа, неспокойна.
– Как-то подъехал я в Барнауле на заправку: «москвич» у меня есть старенький. Бензин только привезли, машин скопилась тьма. Лезут – кто по очереди, кто без очереди. Оно и понятно, кому охота зря время терять? Тут один дедок на «запорожце» вывернулся, задом пятит – без очереди намеревается. Шоферы в мат: «Куда лезешь?!» А дедок показывает удостоверение участника войны. Мол, положено мне. Что тут поднялось. Молодые особенно. Один так прямо:
– Не заправлять! Пореже бы курок нажимал дед, так и очереди бы не было и жили бы лучше.
– Как так? – не понял я.
– Вот и я поначалу не понял. А мне объяснили: не стрелял бы в фашистов, победили бы они нас – вот бы и лучше было. Вон как хорошо поверженные-то живут.
Павел Николаевич глянул на меня глазами, полными такой тоски и безысходности, что мне жутко стало.
– Вот я и думаю. Неужто правда. А зачем тогда крови столь-ко, убитых. У Юрия Федоровича руку вон. Да это что. Неужто все зря? Неужто Жук прав был тогда?
Солнце поднялось большое, яркое.
Туман отступал, клочья его уносила обская вода.
МЕЛКИЕ МЕЛОЧИ
Утро выдалось знобкое. Да к тому же, рассчитывая на повседневную, вот уже в течение двух недель, отчаянную жару, Анатолий оделся легко – джинсы, футболка… Спохватился он почти сразу, но было неудобно возвращаться в палатку, будоражить друзей, да и надежда на скорое тепло удержала.
От реки тянуло сыростью. Рассвет только-только тронул восток. Свежесть остро чувствовалась в воздухе. Два удилища застыли на фоне воды над рогатками. Лещ не брал.
«Обманул, чертов Мишка!» – с досадой подумал Анатолий. Вытащил сигарету. Закурил. Над водой заструился туман. Тело охватывала дрожь. Вдали, у поворота, белел новыми досками временный мост через Чумыш. Чтобы отвлечься от неприятной дрожи, Анатолий стал взвинчивать себя мыслями о том, что строительство капитального моста окупилось бы давным-давно, что ежегодные временные переправы, которые успевают построить только-только к сенокосу и которые сносит первый же весенний паводок, – непозволительное расточительство.
«Каждая деревня ежегодно строит себе временный мост. Эти мелкие мелочи в сумме стоят огромных денег. Нет бы объединиться и построить прочный, красивый, капитальный мост. Мешает местничество. Не в моей деревне, значит, мне и не надо. А где же общность интересов? Где элементарный экономический расчет? Нет, долго еще придется бороться со старыми порядками в деревне. В городе сдвиги заметны. А тут… Тысячи и тысячи рублей летят на ветер. Десятки тысяч! Вот тебе и мелкие мелочи…» – повторил Анатолий свою любимую поговорку.
Раздражение пересилило дрожь, да и солнце поднималось из-за горизонта большое и яркое, обещая скорую жару.
«Обманул Мишка. Подлец! – сплюнул Анатолий, и потянулся было опять за сигаретой, но тут же одернул себя. – Из-за чего нервы? Подлец – Мишка? Учись распознавать людей. Такие вот нас, честных, и дурачат…»
Вчера, подъезжая к мосту со стороны города, Анатолий заметил на берегу простую двухместную палатку. Остановил машину. Подошел. И первое, что бросилось в глаза, – крупные, прямо-таки огромные лещи. Никогда он таких не видел. Лещи вялились в тенечке и поблескивали выступившим жиром. Анатолий громко кашлянул, и из палатки показались две заспанные, заросшие щетиной физиономии.
Разговор шел трудно, но тем не менее выяснилось, что рыбаки из Новокузнецка. Эк, их занесло – за пятьсот километров! Вот уже пять лет подряд они проводят здесь свой отпуск. Ловят рыбу и неплохо.
На том берегу, дальше за поворотом, Анатолия ждали друзья, неделю уже отдыхающие на мелком и горячем чумышском песке. А он со своей журналистской работой – ни выходных, ни проходных… Но ничего. Теперь он их удивит. Леска и крючки всегда в машине имеются, а о рыбацком мастерстве и говорить нечего. Когда-то он, да и сейчас…
Трясясь по неровно настланным доскам моста, цепляясь подвеской за продольный высокий брус, Анатолий тогда уже начал размышлять о нашей экономической некомпетентности. Ну, на самом деле – никогда мы не умели, да и не хотели уметь считать деньги. И сейчас, когда жизнь заставляет экономить каждую копейку, с каким нежеланием мы поворачиваемся. Тяжело стронуть нас с места. Немного сознательных…
После обеда Анатолий засел на берегу симпатичного заливчика, неподалеку от коряжника, где чумышские воды, сбавляя скорость, вяло кружатся, втягивая всякий мелкий природный мусор в небольшие воронки. Лещ здесь должен быть. Обязательно!
Жара стояла сильная. Не сентябрь, а как бы середина июля. Деревья уныло опустили листья и почти не давали тени. Даже кузнечики, сморенные жарой, молчали. Коровы залезли по брюхо в воду, спасаясь от мух и оводов, и лениво жевали, помахивая хвостами. Трава высохла и была с рыжим оттенком. Дышалось тяжело, движения были вялыми, сонными. Тело накалялось быстро, и, боясь ожогов, Анатолий натянул футболку. Так стало еще жарче, даже близость реки не помогала.
Прошел час. Второй… Крючки, наживленные жирными дождевиками-выползками, мокли в воде, а поклевок не было. Отчаявшись, Анатолий стал уже сматывать удочки, когда сзади раздался хриплый голос:
Анатолий оглянулся. На красивом вороном коне сидел мужчина, сухопарый, неопределенного возраста, и с откровенной насмешкой глядел на незадачливого рыболова.
– Погода… Жарко… Давление… – пробормотал Анатолий обычные в этих случаях слова.
– Ясно. Ловить не умеешь, – категорически заявил незнакомец и, ткнув себя пальцем в грудь, представился: – Пастух я. Мишка.
Для Мишки он был явно староват, но очевидно относился к категории людей, что до старости носят уменьшительное имя.
Анатолий смотал удочку и, не желая остаться в долгу, спросил с издевкой:
– А вы сможете поймать здесь рыбу?
Это было сказано с таким пренебрежением к собеседнику, что Анатолий вспыхнул:
– И как же, если не секрет?
– Что? Какой стакан? – не понял Анатолий.
– С водкой. Можно со спиртом. Краснуху только не надо. У меня с ее желудок расстраивается.
Анатолий живо представил бутылку коньяка, лежащую в багажнике машины. Ну что ж, за дельный совет приходится платить. Только как воспримут друзья незваного собеседника? Обычно такие люди не в меру болтливы и быстро становятся в тягость. Но тут он ошибся. Мишка, не слезая с коня, лихо опрокинул стакан дорогого коньяка, вытерся рукавом и, указав кнутом направление, проговорил:
– Вечером, сразу как доярки уедут, приходи с ведром. Понял?
Анатолий ничего не понял, но, видя торопливость собеседника, решил его теперь задержать, поговорить. А как же – интересно. Глас народа…
– Скажи, пожалуйста, Михаил, – начал он. – В городе повсеместно борются за бережливость, внедряются бригадные подряды, создается ускорение производственных процессов… А как у вас?
Мишка поскучнел, глянул куда-то вдаль из-под руки и нехотя ответил:
– На дойке введен подряд?
– Год уже… – Мишка перекинул ногу через шею коня и уселся на седле как на стуле. Конь стоял смирно, лишь изредка взмахивая головой.
– С подрядом лучше? – не отставал Анатолий.
– Оно для кого – как, а для кого и никак… – туманно ответил Мишка.
Анатолий входил в роль корреспондента и хотел спросить о нетрудовых доходах, о том, как воспринимают сельчане новые веяния, в голове его складывалась статья на злободневную тему. И он открыл было рот с новым вопросом, но Мишка вдруг крутанулся на седле, вдел ноги в стремена и закричав громко:
– Куды! Мать твою… Я вот тебя сейчас… – огрел коня кнутом, и тот, присев, с места взял в галоп.
Чего это он? Не понял Анатолий. Залез на пенек, огляделся – ни одной живой души, да и сам Мишка уже скрылся за кустами.
Вечером, дождавшись, когда машина с доярками простучит по доскам моста, Анатолий отправился на дойку, теряясь в догадках, что даст ему Мишка? И в чем заключается секрет местной рыбалки?
Мишка был на месте.
– Я думал, не придешь, – сказал он.
– Это почему? – удивился Анатолий.
– Грамотный шибко, – буркнул тот, какой-то проволочкой отпер замок на вагончике и через пару минут протянул Анатолию полное ведро комбикорма.
– Четверть ведра залей водой на ночь. Утром с глиной мешай и бросай большие колобки в воду, прямо по удочкам и жди. Тут тебе дня на три хватит, потом еще придешь, – и тоскливым взглядом пошарил по карманам Анатолия.
Вот оно что! В такую жару лещ стоит на глубине, и только когда вымытый из глины комбикорм раздразнит его, идет против течения к удочкам. А дальше – дело техники. И новокузнецкие рыбаки ловили таким же способом. Анатолий вспомнил, что видел за палаткой ведро, прикрытое мокрым мешком.
И вот колобки брошены. Еще раз… Солнце поднялось над горизонтом и стало ощутимо припекать, а поклевок не было… «Обманул Мишка. Подлец! Вот он – типичный несун! За стакан спиртного разбазаривает общественный комбикорм. И не мне одному… Судить таких нужно беспощадно. В них, и только в них в первую очередь кроются наши беды – замедленность производственных процессов, наплевательское отношение к общественной собственности… Это не мелкие мелочи. Это. Это трагедия наша! Вот так все и уплывает… И еще честных людей дурачит…» – негодовал Анатолий, горько сожалея о том, что рано встал, что мерз, да и обидно – провели как мальчишку…
И вдруг чуть дрогнул конец удилища! Потом оно медленно согнулось под воздействием какой-то силы… Подсечка! И на крючке упруго заходил первый лещ, да какой! Его бок золотисто высвечивал сквозь толщу воды.
Не успел Анатолий посадить его на кукан, в садок он не влез, и отереть пот со лба, как второе удилище рванулось в воду. И опять захватывающая борьба с крупной рыбой…
Пять лещей сидели на крепком кукане, когда простучала по доскам моста автомашина с доярками. И радуясь удаче, Анатолий озорно пропел:
– Кто рано встает , тот сам берет,
а кто поздно встает – тому Бог дает…
Очень довольный своей импровизацией, он прислушался. Тишина стояла такая, что слышно было журчание воды. И вдруг эту тишину прорезал женский вскрик:
– Мишка! Опять комбикорм брал?! Когда это кончится?!
Мишкин голос тоже был полон возмущения:
– На кой черт он мне? Я его глодаю что ли… А замок?!
– Замок?! – женский голос стал еще выше. – Я вчера заметила. Вот тут травинку положила…
– Мышка поди твою травинку…
– Не мышка – Мишка! Вот я сейчас всех твоих рыбаков…
Анатолий ужаснулся, представив, как его, корреспондента, поймают, по сути, на месте преступления. Позор! Он выхватил удочки из воды, кое-как смотал их и, прихватив тяжелый кукан, метнулся в кусты. «Такую рыбалку испортили. Эх! – с досадой подумал он. – Уйдет лещ…». За Мишку он не беспокоился, свои люди – разберутся… Подумаешь – ведро комбикорма, мелкие мелочи… Перед ним на траве лежали пять красавцев лещей – широченных, с крупной, отливающей золотом чешуей, а сколько их еще в Чумыше? И Анатолий нетерпеливо поглядывал на часы, ожидая конца дойки.
По щучьему велению…
На рыбалку они всегда приезжали втроем: Серега, Петр и Иван. И место у них было свое, заветное – на Малышевской протоке. Далеко. Зато посторонних нет, да и рыбы больше. Так и в этот раз.
Выехали в пятницу в три часа дня. Серега и Петр работают на заводе, потому подлаживались к их рабочему графику. Доехали благополучно. Разгрузились, палатку поставили. Лодки накачали, сетешку одну бросили, для утренней ухи… Стемнело. У костра сидели долго, впрочем – так всегда. Болтали о том, о сем… Пили водку, вино… У Сереги оказалась самогонка, теща ему из деревни привезла.
Надо же… Теща из деревни, за сотни верст… Самогонку! Таскалась с ней по автобусам… Целую трехлитровую банку! Ни хрена себе… Врет поди – у Сереги сбудется, не может быть, чтобы теща – трехлитровую, но сколько-то привезла. Серега пластмассовую полторашку с собой взял. Крепка-ая-я…
Серега вообще везунчик. И теща такая, и самогон – хороший, и на котельном заводе остался работать даже тогда, когда все оттуда разбежались. Все разбежались, а он остался… И теперь, когда котельный заработал нормально, Серега там бригадиром сварщиков и до двадцати тысяч в месяц огребает и говорит, что дали ему ордер на двухкомнатную квартиру. На расширение. Дочь с зятем или уедут от него в новую, или он их в старой оставит – еще не решил. А тещу из деревни к себе забирает. Вот это он, конечно, зря – на хрена ему теща в городе?! Кто тогда самогонку возить будет?
«Есть у Сереги в деревне еще родня?» – спросил Иван сам у себя. Но вопрос повис в воздухе, потому как мозг отказывался работать, крепкая оказалась тещина самогонка, да и смешали все: водку, вино, потом эту… из полторашки… В горле пересохло – жуть. Хотелось пить. Очень! Но вставать не хотелось, тоже очень…
Иван сглотнул сухим горлом и поморщился и от боли, и от запаха… В палатке черте чем воняет. Фу-у! И тут ему не везет. Все храпят, хоть бы что, а ему, видите ли, пить захотелось…
Иван повернулся на правый бок, но тут в нос ему задышал Серега… Фу-у! Ой-ей-ее!
Перевернулся на левый бок – еще не лучше: Петр лежал на спине, но храпел так, что верх палатки колыхался…
На четвереньках Иван вылез из палатки. С трудом распрямился. Матрац вчера не надул – никакой был. Полежал на земле, всю спину разломило. Он сделал несколько движений и чуть не взвыл от боли. Нащупал у входа в палатку фонарик. Серега всегда кладет. Включил – горит! У Ивана тоже был фонарь, но он его посеял где-то…
Луч света, разрезая ночную тьму, наткнулся на походный стол. И Иван опять сглотнул сухим горлом: вдруг что… Вдруг кто не допил?! Хрен там! Две пластмассовые стопки валяются на боку. Третья стоит, но пустая. Пустой была и пластмассовая полторашка, Иван перевернул ее в рот, потряс – остался только запах, от которого передернуло… Поискал лучом фонарика бутылки из-под водки и вина – не нашел, их выпили первыми и, очевидно, забросили в траву.
Тяжело вздохнув, Иван потянулся к котелку, в котором обычно заваривали чай. Никто не заваривал, даже воды не налил – не до чая было… Нет, если не везет, то не везет ни в чем!
И тут он вспомнил про недалекий родник с холодной водой и немного воспрянул духом. Там всегда есть, там никогда до дна не выпьешь… Выключил фонарик, чего его жечь, полез в свой вещмешок, нащупал кружку и пошел к роднику. Пить хотелось нестерпимо.
Спустился Иван к роднику по ступенькам, вырубленным Петром. Зачерпнул воды… О-о-о! Блаженство! О-о-о! Аж зубы ломит. Еще! Еще! Стало легче. Зачерпнул про запас и поднялся к палатке. Поставил кружку на столик и попытался воскресить костер. Отломил несколько тонких веточек из припасенного Петром сухостоя, еще по трезвости. Он всегда это делает. Кинул веточки на пепел и осторожно подул. Правда, наклоняться было тяжко, но угольки под пеплом сохранили малиновый цвет, веточки вспыхнули. Стало светлей…
Наломал веточек потолще, потом еще толще и вскоре костер разгорелся во всю. Иван присел на Петров походный стульчик и засмотрелся на огонь: почему ему так не везет?! Вот даже со стульчиком: вместе с Петром покупали в «Скауте». У Петра хоть бы что, а у Ивана порвался брезент сиденья, и он никак не соберется его зашить, валяется стульчик на балконе. Приходится на канистре от Серегиной машины сидеть.
Да, у Сереги машина есть. Вместе им когда-то на заводе давали – ВАЗ-2106. Попросту – «шестерка». Всем троим: Сереге, Петру и Ивану – лучшим сварным… Когда бензин резко подорожал, Иван продал свою машину за бесценок. Подумал, раз такой дорогой бензин – кто будет на машине ездить?! Тысячу раз потом пожалел, но близок локоток… Теперь на зарплату ночного сторожа не то, что машины, колеса не укупишь… На машину Петра КамАЗ наехал, шофер пьяный был. Хорошо хоть сам Петруха живой остался… Один Серега сохранил машину и вчера уже не по трезвости подсчитывал, сколько ему нужно добавить, чтобы новую «Ниву» взять – «Шевроле-Ниву»! И возьмет… А что, он такой, если что задумает – сделает!
Иван откинулся назад, взял со стола кружку, отпил от нее воды, конечно, лучше бы не воды… И вдруг чуть не подскочил! Кружка… Кружка была белой! Не его, что ли. Присмотрелся – его! Вот вмятина от ножа… Цветок блеклый… Да, его! Но – чистая! Мать твою… Возит он эту кружку лет десять. Да больше, больше… И за эти годы она приобрела цвет чуть ли не коричневый, во всяком случае розовый цветок на белом фоне не был виден. Да и фон сам стал таким грязным… а тут – надо же… Молочная белизна кружки ярко выделялась в ночи. Но Иван точно помнил, что никогда кружку не мыл. Разве вчера по пьяни?! Да с чего бы это… Может, Петр или Серега? Нет, им зачем… И потом, кружка лежала как всегда в вещмешке, и, естественно, как всегда – грязная! Иван достал ее, чтобы испить воды из родника… Что он с ней делал? Ничего. Пил воду и все! Значит… То и значит! В роднике все дело! Вернее, в его воде…
Иван аж задрожал от предчувствия везухи. Вот оно – наконец! Дождался… Родник не простой. Где-то в глубине земли пересекает он какие-то пласты с моющимися породами… То-то и Серега на привкус воды из родника жаловался, да и сам Иван замечал…
Черт возьми! Это же… Это же – целое богатство! Не нужно никаких «Фэрри», никаких «Прилов». Привез канистру, разлил в полторашки – пустых полно, везде валяются и… Нет, не канистру – цистерну! Две цистерны! Три…
Иван почувствовал, как перспективы захватывают дух, и не смог усидеть на месте. Поднялся, отошел к ступенькам, ведущим к роднику. Мал родничек! Это же сколько надо, чтобы цистерну набрать?! Ничего-ничего, потом раскопать можно, запруду сделать, нечего такой ценной воде в речную протоку зря литься… Запруду – металлическую. Серега сварит. «Тогда ему платить придется… – Иван закряхтел недовольно. – Может, по дружбе – за бесплатно? Да, ладно, из природных щедрот можно отстегнуть толику… С барского плеча, так сказать… Поди в долю попросятся и Серега, и Петр, – мелькнула беспокойная мысль. – Вот хрен им! Я – первооткрыватель! Мой это родник!».
Рассвет наступил незаметно и быстро. Иван не успел все продумать и точно подсчитать, но даже по предварительным расчетам выходили огромные деньги… Рассвет наступил, но солнце не проглядывалось. Горизонт затянули темные тучи.
– Ого! – хрипло воскликнул Серега, вылезая из палатки. – Как бы нам не засесть здесь дня на два.
– Да, – радостно поддержал его Иван. – Хрен мы на «шестерке» отсюда выберемся по грязи. Да и Сухой Лог не пустит. Там только капнет, а уже не проедешь…
Петр молчал. Ему, как прикажут. Он всегда такой. Серега забрал его к себе в бригаду, на привычную работу, на хорошую зарплату… Решит бригадир – ехать, поедет! Решит – остаться, останется с удовольствием!
«Нужно домой! Нечего здесь делать… Дома все посчитать…» – Ивану не терпелось.
– Ты, Иван, прав. Если дождь ливанет, нам Сухой Лог не пройти, а я жене обещал быть к вечеру обязательно. Гости придут…
Иван задрожал от предчувствия удачи. Везуха… Если везуха попрет, ее уже не остановить!
– Петр, дуй снимать сеть. А мы с Иваном здесь все соберем. Вперед! – скомандовал Серега, и работа закипела.
Иван старался вовсю. Единственно, что его беспокоило, – как бы незаметно от друзей наполнить побольше емкостей родниковой водой. Он хотел даже попросить у Сереги канистру из-под бензина, но во время спохватился. Во-первых, вода будет вонять, во-вторых, никак не объяснишь – зачем ему столько воды?!
Собрались в рекордный срок. Петр привез снятую сеть, в ней десяток карасей и столько же подлещиков. Щука запуталась килограмма на два и судачок граммов на триста, в рот сеть набрал – задохнулся. При дележе Иван от рыбы отказался. Ладно, пускай им – на бедность. У него другие заботы! Скоро он – ого! Скоро его не достать!
Иван специально сел на заднее сиденье, чтобы решать свои задачи и потому молчал, чем удивил друзей.
– Чего это с ним? – спросил Петр. – А? Не заболел?
– Иван! – весело закричал Серега. Весело, потому что сходу проскочили Сухой Лог, и туча отстала. – Ты о чем думаешь? Не в депутаты ли собираешься?
– Там не думают, – хохотнул Петр.
– Отстаньте, – отмахнулся Иван.
– Не иначе, назад в сварные хочешь? – поддел Серега. – Ко мне, в бригаду…
– Что я – чокнутый, опять за забор и за проходную? Я – человек свободный!
Когда Иван ушел с завода, пришлось поработать и дворником, и киоскером… Два года даже свой «комок» имел. Одни на них озолотились, а другие, как Иван, пролетели. Теперь вот уже три года – ночным сторожем при ресторане, в котором поваром работает его жена Наталья. Ничего: стаж идет, сыт, одет, обут и нос в табаке… Миллионов не накопишь, но на каждый день хватает. Зато никакой тебе проходной и всегда в одну смену. Пришел к одиннадцати вечера, выпроводил персонал и спи до утра.
– Сторож – человек ответственный! – поддержал своего бригадира Петр.
– А чего ему?! Наталья – повар в ресторане. Накормит, напоит, приголубит… – начал было Серега, но замолчал – выезжали на оживленную трассу.
На самом деле, жилось Ивану неплохо. Жена замечательная, надоела, правда, своим ворчанием. Чего ворчит? Хочется ей перемен и, конечно, к лучшему. Сама оторваться от сытного места боится, потому Ивана и науськивает, экспериментирует: то «комок» купила, то ИЧП на него зарегистрировала… Но не получается у Ивана. Нет в нем коммерческой жилки, да и не охота – это же напрягаться надо… Было бы, как в сказке – по щучьему велению… Во! Теперь это ИЧП пригодится… Воду очищающуюся будем разливать и продавать.
И Иван вновь погрузился в расчеты. Людей нанять придется. А как же… Воду набирать… Нет, сначала родник расширить, потом воду набирать, потом фасовать, потом продавать… Много людей нужно. Один есть – Петр. Не пойдет он с завода. Пойдет! Платить ему тридцать тысяч в месяц – пойдет как миленький. Нет, тридцать много. Двадцатника хватит. Серегу не берем, он сразу начальником себя ставить начнет… Киоски нужно покупать, лучше с местом…
Ахнуть Иван не успел, как к его дому подкатили.
– Пока, – попрощался Серега. – С тобой все в порядке?
– Нормалек… – отмахнулся Иван.
– Может, помочь чем? – с искренним участием спросил Петр.
– Ничего, но скоро… Скоро вообще классно будет, – туманно пообещал Иван и зашагал к подъезду.
Наталья была дома и сразу же запела свою обычную песню:
– Вещмешок сразу на балкон! Раздевайся до трусов, одежду – в кладовку. Дуй в ванную… Я на стол соберу, – выпалила она одним духом.
– Посмотри, что я привез, – Иван выхватил из вещмешка полторашку с родниковой водой и поставил на стол.
– Куда ставишь?! Такую грязную… Убери немедленно!
Как Ивану надоела ее постоянная забота о чистоте.
– Достала ты меня! – закричал он и помешал жене скинуть драгоценную полторашку со стола. – Смотри, какая здесь вода! – он начал откручивать пробку, не слушая причитаний Натальи. А та привычно, скороговоркой выдавала свои претензии:
– Не ценишь мой труд. Я стараюсь, стараюсь… Позавчера добралась до твоего рюкзака, столько грязи… Носки прошлогодние, воняют… Полотенце на портянку похоже… Кружку полчаса «Ферри» отмывала…
Под Иваном пошатнулся пол.
– Кружку?! Так это ты кружку мыла? – хрипло спросил он, а сам подумал: «Вот когда мужья убивают жен. Не из-за ревности, из-за чистоты…»
– Тьфу! – плюнул он. Обида затапливала.
– Не плюй,– взвизгнула Наталья. – Я мою-мою…
Не стал слушать ее нытье Иван, чтобы не сорваться, чтобы не убить… Ушел в ванную, стал под холодный душ. Вот тебе и по щучьему велению… Вот и разбогател… Да с такой женой не то что… Эх! Такую коммерческую сделку испортила!
Помылся Иван и завалился спать. Даже ужинать не стал. В знак протеста. Какого? Против иностранных слов! Против всяких там: фэр-р-ри, при-и-и-ил… Аж противно! Тьфу!
Он надоел мне, как горькая редька, которую есть невозможно, а выбросить жалко. Звали его Володька. Работал у нас на фабрике слесарем. И каждую свободную минуту прибегал ко мне, чтобы поговорить о рыбалке. В ней он разбирался. Теоретически. Но все его рассказы о крупной рыбе – лещах и язях – вызывали недоверие. Слишком все легко у него получалось. Причем каждый свой рассказ он заканчивал словами:
– Вот возьмете меня с собой на рыбалку, я вас научу, как крупную рыбу ловить.
Говорил на полном серьезе. Я не выдерживал:
– Салага! Молоко на губах не обсохло, а туда же… Учи-итель!
Я имел право так с ним разговаривать, потому что был старше на целых десять лет. А за десять лет в нашем рыбацком деле можно опыта набраться – ого! Учить не надо! Сами кого хошь научим…
И мы, словно сговорившись, на рыбалку Володьку не брали. А может, боялись – вдруг обловит? Да нет, ерунда! Не может этого быть. Не может!
В понедельник он прибегал ко мне опять и опять рассказывал о больших воскресных уловах. И где?! Напротив города, на той стороне Оби. Да там и рыбы-то нет… Мы опять смеялись над ним, и опять на рыбалку его не брали…
Но вот однажды, уже в середине октября, ко мне пришел друг Саша и предложил съездить на рыбалку на его моторной лодке вниз по Оби, в район Хорьковской протоки. Разговор происходил при Володьке, и он прямо-таки чуть не на коленях умолил нас взять его с собой. «Ладно, пусть едет, – решил я. – Надо же когда-то проверить его, как говорят, в боевых условиях…».
Рано утром мы собрались на причале. Под сапогами позванивал ледок, но небо пронзительно голубело, обещая теплый погожий день. Загрузились в лодку. Оттолкнулись от берега и… началось. Мотор не заводился. Часа полтора мы его уговаривали по-разному. Наконец, он чихнул и взревел.
– Ура-а-а! – заблажил Володька.
Нам с Сашей было не до веселья, пот, остывая, холодил спины.
До Хорьковской протоки домчались махом и без приключений. Причалили к берегу. Я разложил резиновую лодку и взялся за насос.
– Не нужно лодки,– взмолился Володька. – Пойдемте, я вас научу, как ловить крупную рыбу…
– Учи-и-итель! Иди ты! – окрысились мы.
И он ушел по крутому обскому берегу, обиженный нашим недоверием, с одной-единственной удочкой, подсаком и вещмешком. Мы проводили его насмешливыми взглядами и выплыли на протоку.
Часа три мы изощрялись в рыбацкой технике и различных приемах. Меняли место. Выплывали даже на саму Обь… Результат плачевный – у меня семь чебаков, вполне пригодных для кошки, у Саши – три.
Погода стояла чудесная, последние теплые дни. Солнце грело отменно, но во всем чувствовалась грусть и скорое наступление холодов. Даже сам воздух был не теплый, незаметный при дыхании, а острый, свежий… Я вылез из лодки на берег.
– Схожу, позову «учителя». Пора перекусить. Готовь стол, – сказал я Саше, поднялся на кручу и пошел по ней против течения. Володьки не было видно. «Куда его черти унесли! – вспыхнуло негодование. – Умнее всех хочет казаться… Ходи тут за ним…»
Я прошел с километр, когда увидел его. Сжавшись в комочек, внизу под кручей он возился с удочкой.
– Ну, что, «учитель», как дела? – спросил я, поглядывая на него сверху вниз с высоты крутого обского берега.
– Да так… – неопределенно промычал он. – Потихоньку. Леску вот порвал…
– В таких корягах немудрено.
– Кого?! – воскликнул я. – Не морочь голову. Сколько поймал?
– Десяток есть, – скромно ответил Володька.
– Хо-хо! Ну и у нас десяток, правда, на двоих. Так что если вместе сложить, на пол ухи хватит.
– Шутите?! – хмыкнул Володька и, чуть помедлив, вытряхнул вещмешок на землю.
Я с трудом глотнул внезапно пересохшим горлом и на заднем месте съехал вниз. У ног Володьки тяжело ворочались язи и лещи. Причем не те, что рыбаки насмешливо называют подподпод… лещики, а настоящие, крупные… Один лещ, даже при моей предвзятости, был около трех килограммов.
– Ну… кхм… Это… Ты… как… - я старался согнать с лица глупую заискивающую улыбку.
– Все очень просто. Я же вам говорил. Так вы…
– Ну-ну! – прикрикнул я, овладев собой. – Это… И на старуху бывает… золотуха… Говори дело!
И Володька раскрыл свой способ ловли крупной рыбы. Для этого нужно крепкое удилище, чем длиннее – тем лучше. Леска прочная, по длине удилища, даже чуть короче. Поплавок от крючка – на метр, не более, независимо от глубины воды. Насадка – любая… Соблюдение тишины – основа этого способа лова. Осторожно идя по берегу, нужно искать место, где упавшее дерево или кусты образуют водовороты, затончики, заливчики… Подкравшись на длину удилища, потихоньку опускаешь насадку в воду… А дальше – дело техники вываживания. Крупная рыба стоит здесь и подбирает все, что приносит и кружит в этом месте вода.
Я выскочил на кручу и помчался назад к лодкам. Схватил телескопическое удилище, банку с червями, скоренько пересказал все Саше и, не переводя духа, обратно к Володьке. Забежал вперед него. Размотал удочку, обрезал леску до нужной длины, поставил поплавок на метр, насадил червя и, сдерживая дыхание, подкрался к видневшемуся впереди заливчику. Издали, осторожно опускаю крючок в воду, поплавок не задерживаясь скрылся в глубине… «Идиот! Груз нужно было облегчить…» – понял я и потянул удилище вверх. Удилище вдруг согнулось в дугу, несколько мгновений захватывающей борьбы – и крупный язь, блеснув серебряным боком, прощально махнул хвостом, оставив в моих руках удилище с оторванной леской.
«Кретин! Подсак не взял…» – ругал я себя, мчась по берегу назад – к лодкам.
Вечерняя зорька для нас была полна радостей и огорчений. Крупная рыба брала жадно, но выводить ее в корягах очень трудно, да и подсаки у нас были с короткими ручками, для ловли с лодки.
Вот с той поры за Володькой закрепилась кличка Учитель. Мы с Сашей произносим ее с почтением и без кавычек, а остальные с насмешкой. Ничего, мы когда-то тоже смеялись…
ХРОНИКА ОДНОГО СПЛАВА
15 сентября 1998 года
Шесть часов сорок минут. Хмурое утро. Моросит дождь прямо- таки осенний, нудный. Мы – в аэропорту, встречаем московский рейс.
Получаем багаж – тринадцать мест. Ого! Сразу возникает мысль: «Куда все это мы погрузим?».
На Чарыш пойдут три «Нивы». Едем тоже трое – директор ООО «Охотник-рыболов» Константин, его заместитель Петр и я. Наши друзья – Ми-хаил и Валерий остаются дома. Плачут от зависти, но. дела.
В машинах у нас большие резиновые лодки, палатки, надувные матрацы, спальные мешки, продукты, спиннинги, блесны, котелки и так далее, и тому подобное – все необходимое, все нужное для того, чтобы чувствовать себя более менее комфортно на берегу Чарыша. Плюс еще вещи гостей и их четверо. Тесновато!
Завтракаем в кафе «Визит». Поднимаем тосты за приезд друзей. За Польшу! За Россию! И разговоры, разговоры.
Выходим на улицу – дождь! Быстренько распределяемся по экипажам, прощаемся с друзьями и – в путь. Путь неблизкий.
Со мной рядом Богдан (ударение на первом слоге), на заднем сиденье Слава. Экипаж некурящих.
Дождь не перестает, беспокоит. Не дай Бог будет лить все четыре дня. На двадцатое сентября у наших гостей куплены обратные билеты.
Если честно, я, лично, сплавляться по горной реке буду впервые. Мы торопимся. В три часа нас ждут в райцентре Чарышское. Держим скорость сто десять. Слава спит на заднем сиденье, как-то устроился между вещей. Богдан смотрит в окно. Говорит он по-русски неплохо, хотя с каким-то непривычным для меня акцентом. Сам он бизнесмен, на двоих с Петриком имеет известную фабрику «Конгер», что специализируется на рыболовных товарах. Фабрика производит блесны, около ста наименований – колеблющиеся и вертящиеся, мотает импортную леску различного сечения на катушки и тому подобное. Поставляет свой товар в Москву – Славе и Жене, а те уже рассылают по всей матушке России. На этой почве директор ООО «Охотник-рыболов» Константин и связан с ними. Он-то и организовал этот сплав.
Говорим с Богданом обо всем – дорога дальняя. Они с Петриком заядлые рыбаки, эта страсть гонит их по белу свету. Побывали они во многих странах мира, ловили рыбу разную. Перед приездом сюда побывали на Аляске. В России рыбачили в Астраханской области, ловили сомов и белугу. Богдан поймал сома на шестьдесят килограммов, белугу – на сто четырнадцать. В этом году собираются туда вновь. С семьями. Хороший отдых! Интересный! Узнали, что на Алтае есть таймень, – и вот они здесь!
Я пытаюсь на всякий случай предостеречь Богдана от больших надежд, такого веса рыбин, как они ловили в Астраханской области, у нас в крае нет. Он смеется. Смеется хорошо, свободно.
Километрах в тридцати от райцентра Чарышское дождь сменился снегом. Налетают снежные заряды такой мощности, что иной раз приходится останавливаться – не видно ни черта! Дворники не справляются, снег мокрый. Гости наши аж повизгивают от восторга – среди лета снег! Просят остановиться пофотографировать.
Картина превосходная: зеленые деревья, даже не тронутые еще желтизной, голубое небо между снеговых туч и снеговые заряды.
Гостям интересно, а нас погода очень беспокоит. Вдруг да не потеплеет. Как бы наши гости не разочаровались.
В Чарышском нас встречает местный охотник и предприниматель Юрий Петрович. Приглашает в огромный новый дом, знакомит с женой. Садимся за стол – проголодались за дорогу, отдаем дань местному гостеприимству, но долго за столом не засиживаемся. Наш путь еще не окончен.
Юрий Петрович, или просто Петрович, представляет своего друга – рыбака и охотника.
– Саша! – скромно называется тот.
Гостей интересуют таймени:
– Куда им деться, – коротко отвечает Саша и поясняет, что в связи со стабильной жаркой погодой до сегодняшнего дня таймень только-только начинает спускаться с верховий:
– Чуток позжее бы. – сетует он.
Но это мечты, а действительность торопит. Атаман местного казачьего войска, усатый, в шляпе, любезно предоставляет нам вездеход ГАЗ-66 с тентом. Наши машины остаются в райцентре Чарышское. Сортируем поклажу, из бутылок выливаем водку в алюминиевую канистру, для безопасности.
Петр, который должен возвращаться в Барнаул, обращается не с просьбой – с мольбой. Хотя бы вечер, ночь и утро провести с нами, увидеть верховья, забросить блесну под нос тайменю. Уступаем. Но чтобы завтра, после утренней зорьки, никаких – домой, в Барнаул!
Мы очень торопимся. До места ночлега еще далеко, более пятидесяти километров, а дорога. Дальше не дорога и даже не направление, а черте что.
Идем на двух машинах: впереди ГАЗ-66, сзади Петр на своей «Ниве». Путь наш за Сентелек в сторону Каргона. Снег перестал, преспокойно и бессовестно лежит белым ковром на дороге, на горах, прилип к зеленым листьям. Морозно. Не верится, что сегодня 15 сентября.
Горы обступают все плотнее, дорога все хуже. За дойкой, кое-как перебравшись через что-то, что трудно назвать мостом, мы выходим на так называемую тропу геологов. Это беспокойное племя на гусеничных вездеходах и «Уралах» дорогу себе прокладывало взрывчаткой и не очень церемонилось: им пройти лишь только в одном направлении, возвращаться будут по другой речке. Огромные валуны, отброшенные взрывом, в некоторых местах почти наглухо перекрывают дорогу. Приходится высаживать людей из ГАЗ-66 и буквально на руках переносить машины. Темнеет. Не успеваем мы!
– Далеко еще? – спрашиваю у Саши.
– Маленько осталось, – уже не в первый раз отвечает тот.
Впереди обрыв, внизу валуны. Все! Конец пути! Решаем: оставить «Ниву» здесь, дальше на машинах не пройти, тем более ГАЗ-66 вместе с казачьим атаманом должен возвращаться назад.
Но казаки народ непредсказуемый:
– Нет! Так не бывает! – восклицают поляки. – Это невозможно! Машины здесь не пройдут!
– У вас, может, и не бывает, – сердится атаман. – А у нас – элементарно! Ну-ка, по бокам придерживай!
ГАЗ-66 сползает, так и хочется сказать, на заднице – вниз. «Ниву» сносим на руках.
– Маленько осталось, – отвечает Саша. – Вон за тем поворотом! – и добавляет с тайной радостью: - До Каргона километров семь, но там даже атаман на машине не пройдет!
Каргон – это уже Республика Алтай.
Слава Богу! Приехали!
Разгружаемся в темноте. Мороз поджимает. Но нам не холодно, тем более есть надежда – сейчас погреемся.
Хрен! Первая, самая тяжелая и обидная потеря – канистра с водкой! Очевидно, на последнем прыжке машины канистра открылась и в результате оказалась пустой. Конкретно ответственного за нее не назначали, а то могло быть смертоубийство. Это я определил по сверкнувшим глазам Саши и атамана. Последний так расстроился за нас, что тут же, сославшись на занятость, отбыл, хотя собирался посидеть у костра. Я бы тоже уехал.
Досадно! Лезть в холодную палатку без сугрева как-то не по-русски. Поляки с нами согласились и, порывшись в своих объемистых рюкзаках, достали две бутылки польской водки. У братьев-москвичей тоже, совершенно случайно, оказались две бутылки «Кристалла».
Сколько раз нас выручали столица и заграница?! Это сознание придало бодрости. И то, что мы при сборах забыли мешок с хлебом в райцентре Чарышское, уже не страшило. Водка тоже хлебная!
16 сентября
Утро не принесло хорошей погоды. Так же лежит снег вокруг нас, придавил верхи палаток, так же хмурится небо. К тому же подул холодный ветер.
Осторожно ведем разведку у поляков:
– Должна наладиться погода. У нас в это время обычно тепло, даже жарко.
– Это ничего, – отвечает Богдан. – Лишь бы клевало!
Провожаем рыбаков рыбачить, а сами втроем – Петр, Саша и я – на “Ниве» рискуем вернуться до Сентелека и восполнить потери. Поляки просят купить им мед.
Нужно отдать должное Петру как водителю, он оказался на высоте! Правда, мы с Сашей тоже упирались, толкали машину, придерживали ее, когда она чуть не ложилась на бок, подкладывали булыжники под колеса. Петр же показывал чудеса вождения и «Нива», не подвела.
В одном месте посчитали – все, не пройдем! Ходили, рассуждали, пробовали – садится «Нива» на булыги всеми мостами и днищем. Не хватает просвета! А до Сентелека еще ого-го!
Петр предложил, на первый взгляд, фантастический план: разогнаться, уйти влево на почти отвесную стену.
– Сбросит! – отрицаю вариант я.
– Сбросит, но уже за валунами, – упорствует Петр.
– Это ж надо с какой скоростью. – сомневается Саша.
А что делать? Пробуем. Петр разгоняется, мотор «Нивы» ревет на больших оборотах, автострадная резина визжит и дымится на камнях.
Остальная часть дороги, по сравнению с преодоленным препятствием – почти асфальт.
В магазине хлеба не оказалось. Водки – сколько угодно! Хоть что-то.
Саша откровенничает с продавщицей, над головой которой на полке пришпилено грозное предупреждение: «В долг не даем!», рассказывает об открывшейся канистре.
– Десять литров вылилось! – ахает продавщица и тут же спрашивает: – Никого не убили?
Она-то и подсказала нам, где взять хлеб. Оказывается, машина с хлебом пошла в соседнюю деревню Покровка совсем недавно, и если мы ее догоним и уговорим продавца.
Прилетаем в деревню Покровка. Очередь за хлебом есть, машины с хлебом еще нет. Куда она делась? Дорога одна, разминуться не могли.
Назад! Летим. Вот она! Перегораживаем дорогу:
– Тетенька, Христа ради!
Не тетенька – дядька. Здоровенный. Все равно:
– Дяденька, подайте хлебца Христа ради! Полякам и нам. Немножко. А мы за это водочки…
Поломался, выпил стакан водки, занюхал корочкой и дал хлеба. Понял ответственность момента и, чтобы не осложнять международных отношений, отвалил нам пятнадцать буханок. Должно хватить до конца сплава.
Купили мед. И – назад. Водка опять в злосчастной канистре, но Саша, сидя на заднем сиденье, держит ее крепко. Двумя руками. Мы ему доверяем, но все-таки нет-нет да оглядываемся.
Подъезжаем к лагерю. Пусто. Выходим на берег. Час дня! Народ тихо возмущается, но не нашим долгим отсутствием, а поступком Петрика. Вытащил он тайменя килограмма на полтора, Богдан их – Петрика и тайменя – сфотографировал, Петрик поцеловал тайменя, не знаю уж куда, и отпустил!
Народ взроптал. Наш народ. Русский!
– Он маленький еще, пускай растет. – пытался объяснить свой поступок Петрик, но наш народ польские выверты не понял.
Петр со спиннингом перебрался на другой берег по перекату, невтерпеж! Мы с Сашей разводим костер. Варим баранину. Купили в райцентре Чарышское барана, ладно хоть его не забыли.
Варево аппетитно булькает. На запах собираются все, кроме Петра. Кстати, ему за заслуги перед обществом Константин разрешает остаться до следующего утра. Константин – начальник экспедиции. В таком деле без начальника нельзя! С начальником вон как неудобно получилось, а уж без начальника.
Собираем стол. Ну, теперь у нас все есть! Как в Греции.
Ветер разогнал тучи, проглядывает небо, на нем холодное солнце. Снег не идет. Но мороз не отпускает. Ладно, пусть хоть так.
После обеда идем испытывать судьбу. Верхние кольца на спиннинговых удилищах забиваются льдом, леску не протащить. Приходится постоянно очищать их. Первому везет Петру. Наверное, за заслуги перед обществом. Подцепил он кого-то. Но этот кто-то заслуги Петра не признал и появляться на поверхности воды не пожелал, более того, стал уходить против течения. Удилище в дугу! Леска режет воду! Петр губу закусил, потихоньку отпускает.
Все мы наблюдаем за захватывающей борьбой и завидуем! Кто-то, очевидно, черной завистью, потому как рыбине надоели наши ахи и охи – рванула по течению и сошла с крючка. Петр ловил на джигу с риппером, там не тройник, одинарный крючок.
Жаль – ушла уха! Но надежда укрепилась.
Петрик опять обловился, опять полуторакилограммовый таймень. Отпустить ему не дали, целовать – целуй, фотографируй, сколь хошь, но не балуй! А то и наши возьмут дурной пример, начнут всех отпускать.
Следующим обрыбился Женя. Тоже на полтора килограмма. Женя не отпустил – наш расейский, без выкрутасов. Даже целовать не стал! Не женщина, поди.
Потом повезло Богдану. Этот успел отпустить, даже фотографировать не стал, так заторопился. По-моему, и не целовал, впрочем, я не видел. Нет, за гостями глаз да глаз нужен!
На уху двух рыбин вполне хватало. Я был доволен. Дело в том, что на меня единогласно (привыкли руки поднимать не думая), возложили обязанности повара на все время нашего пребывания на реке. Я хотел возмутиться, потом передумал: у костра и теплее, и сытнее. А холод, между прочим, собачий. Да к тому же, перебравшись на другой берег, я сорвался в воду и вымок по пояс.
Переоделся в сухое и приступил к своим новым обязанностям. Пусть их. Они еще пожалеют.
Вечером мы пели. Русские песни. По-русски. Стыдно признаться, но мы слов наших песен не знаем. Поляки знают лучше! Может быть, они и Россию любят больше?!
17 сентября
Утром выглянуло солнце. Жаркое. Летнее. Снег стал быстро таять. Настроение у всех поднималось еще быстрее. Но не у всех. Богдан и Петрович ходили смурные. Много вчера… пели.
Спешно завтракаем. Гости идут рыбачить, хозяева – собираться на сплав. Пора! Качаем лодки. Снимаем палатки. Видим – идут трое по берегу. С удочками.
– Здравствуйте! – один приотстал, двое прошли мимо. – Харьюзков не желаете?
– Много у вас? – спрашиваю я, как заинтересованное в питании экспедиции лицо. Из хариусов уха тоже ничего.
– Столько, сколько надо.
Жалко валюту. А потом – сами рыбаки!
– Бомжи, – и кривит сердито рот.
– Бомжи? Здесь? В глухомани?
– Лодыри! Алкаши! – сердится Саша. – Рыбу ловят, глушат, острогами колят. Туристам продают или на водку меняют. Ну, ничего, – грозится он. – Скоро холод погонит вас отсюда!
– По домам. Один – наш деревенский, жена мается с ним, ребенок – полтора года. Двое из Сентелека.
Саша хороший хозяин. У него две коровы, три телка, два поросенка, лошадь, не считая мелкой живности. Работает конюхом в совхозе. Пасет совхозных лошадей. Сутки с лошадьми, трое дома. Правда, совхоз своим рабочим денег не платит, когда отходов выпишут, когда зерна. Деньги Саша зарабатывает в основном зимой – охотой. Берет лицензии, добывает маралов, косуль, медведей, лисиц. Стреляет волков.
– Медведи-то остались еще? – спрашиваю я.
– Куда им деться. Много медведя, только мелкий.
– Военные с вертолетов повыбили. Самых крупных выбирают. С вертолета чего не стрелить?! – тоже голос сердитый.
Гости возвращаются с рыбалки, помогают нам. Про рыбу не говорим. Рыбу они видели. Саша ночью водил их на перекат – в совершенно прозрачной воде при свете фонарика видно, как на дне сплошным ковром стоят хариусы. На всем обозримом пространстве. Стоят тесно, дружно. Стоят, только хвостами шевелят.
Гости ахнули. Это ж сколько их?!
Да, вот такие мы богатые!
Наконец собрались. В четырех больших лодках не разместились. Наших – три, четвертую большую лодку добавил Петрович. Тесно от вещей. Пришлось накачивать маленькую – Сашину «Нырок» и использовать ее как грузовую. Все, без чего можно обойтись, погрузили Петру в машину. Пускай везет домой.
Петр поехал, мы отчалили. Нам нужно еще его подстраховать. Благо, «дорога» идет по берегу реки и все видно. Остановился Петр. Вышел из машины. Причаливаем, разбираемся с ним – поплыли дальше. Наконец, он посигналил и ушел в гору.
Счастливого пути тебе, Петр! И нам тоже.
В лодках распределились так: Петрович и Петрик в одной лодке, за ними на буксире маленькая лодка с вещами. Слава и Женя во второй лодке. Не стали разлучать братьев. Константин с Богданом – в третьей. Мы с Сашей – в четвертой.
Течение сильное. Поначалу непривычно, Чарыш сердится, плещет в лодку волной, потом осваиваюсь. Опасны камни, что чуть выступают из воды или, еще хуже, не выступают.
– Чарыш маленький, – сетует Саша, с тяжелым вздохом. – Лето засушливое. Перекаты обнажились.
Это мы почувствовали сразу же: Чарыш, разбегаясь на три рукава, рассыпался по камням. Пришлось вылезать из лодок. Должен сказать, что на всем протяжении сплава это делать пришлось всего дважды.
Природа в верховьях Чарыша великолепная. Слева и справа скалы грозятся, нависнув над головой, чуть дальше горы, покрытые лесом и снегом. По берегу и в низинах снег растаял, с середины гор и выше белел еще два дня. Наши гости суетятся – пускают в ход фотоаппараты и кинокамеры. Сколько метров пленки израсходовали, не знаю. Много.
На привале поляки признались, что таких красот они еще не видели.
Приставали к берегу мы по команде Саши. Причем команду предварял короткий рассказ:
– Тут я летом взял одного. (имеется в виду, конечно же, таймень). Долго не давался. Семнадцать кило.
Я спросил его, какого самого большого он ловил в Чарыше?
– Имал на восемнадцать, видел пойманного на двадцать четыре.
Не оскудела алтайская земля. Есть таймень, есть еще кое-что. На привале, пробираясь берегом к понравившемуся заливу, я краем глаза заметил под деревьями движение. Шепотом сказал идущему сзади Петрику:
– Кто такой? – не понял он.
Рябчиков мы полякам показывали, их в этих местах много. Коз диких видели повсеместно. А глухарь – первый!
Мы вышли на поляну. Здоровенный мошник, недовольный нашим появлением, разбежался, помогая себе крыльями, и взлетел.
– А! Это. Это я видел в музее, – воскликнул Петрик. – У нас они тоже жили!
Не дай Бог, чтобы кто-то, когда-то сказал так и про наши места алтайские:
– У нас они тоже жили.
Обловив понравившееся место, трогаем дальше. Мчится Чарыш, несет чистейшие воды, бьет сердито волной о каменные глыбы, в неописуемом беспорядке, набросанные в русле и по берегам его.
– А ты думаешь, Борисыч, его вот тут нет? – спрашивает Саша, показывая на воронку за огромной каменюкой, вокруг верхушки которого Чарыш пенит волной. Саша хитро улыбается. - Тут тако он! Днем прячется за камнями, а ночью выходит на охоту. Вот погоди. Поймаю я его на мышь.
– Лови сейчас, – предлагаю я. – У поляков есть американские мыши, белые, давай попросим.
– Нет, на мышь он берет только ночью. Крупный. Мелкий, такой каких мы днем ловим, ночью сам боится, как бы его не съели. – Саша весело смеется. – Он такой, он – съест!
Я заметил, что не только Саша, а все местные, с кем я общался называют тайменя уважительно – ОН!
На ночевку становимся ниже впадения реки Татарки в Чарыш. Тут я расстарался и сварил уху. Со всеми своими секретами и настоящими приправами – из дома прихватил.
Уха удалась на славу, но была по запаху схожа с консервами «Лосось в собственном соку». Не судите строго, ничего удивительного в этом нет: таймень – из семейства лососевых, и мясо у него красное, и икра красная. Точно лососевая, только не в банке.
Богдан похвалил уху, как впрочем, и все остальные, но заметил:
– Борисыч, уху нужно кушать только один раз. Лучше чаще кушать баранину, ту, которую ты так хорошо готовишь, – и, обращаясь к Петрику, спросил: – Почему в Польше баранины нет в магазинах?
«Так-то вам!» – позлорадствовали мы. Не все уж у вас так и хорошо.
Но смысл высказывания Богдана поняли все, и подумалось:«Доживем ли и мы до культурной рыбалки, когда во главу угла будет поставлено спортивное рыболовство, а не то, чтобы поймать и, простите, сожрать. Может быть, тогда и мы будем целовать и отпускать добычу, лишь бы осталось к тому времени кого целовать».
Как только стемнело, Саша и Костя переправились на другую сторону, мы пытаем счастья на этом берегу.
Да, ночью он крупнее! Петрик-везунчик добыл тайменя на четырнадцать двести, можете не улыбаться, каждый из гостей оснащен специальными электронными весами.
Саша же с Костей исхитрились вытащить тайменя на семнадцать шестьсот – на американскую белую мышь. Конечно же, не на настоящую.
Ночью сфотографировались с добычей и легли спать довольные, полные впечатлений.
18 сентября
Погода прекрасная. Плывем и очень спешим. Мы не проплыли еще и половины пути, а завтра к вечеру должны быть в Барнауле. Послезавтра гости улетают в Москву утренним рейсом. Проплываем места красивейшие, но не останавливаемся, их добросовестно запечатлевают на пленку наши гости. Они немного устали от впечатлений. Потом, при прощании, и Богдан и Петрик скажут:
– Этот маршрут нужно проходить не за три дня, а как минимум за неделю. Еще лучше за десять дней.
И мы с ними согласны. Мы ничего не видели, кроме воды и берегов. Ни разу не представилась возможность углубиться в лес, отойти от берега на десяток метров. Два раза слышали рев медведя, ну а «лай» козлов сопровождал нас чуть не до самого райцентра Чарышское.
В этот день мы, наконец, уговорили Сашу попробовать наш подарок – двуручный спиннинг и катушку знаменитой французской фирмы «Митчел». Блесны фирмы «Конгер».
Саша с недоверием вертит в руках легкое удилище, трогает тонкую леску, любуется радужным блеском блесны.
– Пробуй! Чего ты. – уговариваю я его.
– Леска тонкая. Удилище несерьезное. – бормочет он, но пробует.
Мы плывем по широкому плесу, по самой его середине. После нескольких забросов Саша почувствовал себя увереннее:
– Нут-ка, вот тут как-то раз взял я одного. Двенадцать кило потянул. – и бросил блесну под берег.
– Есть! – выдохнул Саша.
Мне пришлось править к берегу. Несколько минут борьбы и красавец таймень у нас в лодке.
– Смотри, выдержала! – удивленно рассматривает Саша тонкую плетеную леску, словно только что увидел. И даже пытается порвать. Бесполезно! – От делают! – восхищается он. – Это все они?! – кивает в сторону Петрика и Богдана.
– Нет, они только мотают на катушки.
– Все равно молодцы! А блесна какая яркая, играет как. – он опускает у борта лодки блесну и любуется ее игрой. – Ну, как на такую он не возьмет?! Но скажу тебе, Борисыч, честно: мужики меня засмеют, если я с такой снастью на реке покажусь. Гадом буду!
На ночлег останавливаемся поздно. Торопит нас Константин, пытается догнать упущенное за первые двое суток время. Должны завтра успеть к обеду в райцентр, а значит, и к вечеру в Барнаул.
Напротив наших палаток на вершине скалы виднеется дом. Спрашиваю у Саши.
– Коммерсанты понастроили, а сами в городе живут. Сторож тут у них, – отвечает он неохотно.
Вскоре появился и сторож. Высокий мужик, зэковского обличья причалил к берегу, подошел к костру. Поздоровался. И Петрович, и Саша его знают. Поговорили ни о чем, сторож рассказал пару скабрезных анекдотов из жизни зэков. Никто его не поддержал, никто ему не налил даже чаю, и он ретировался. На последок предупредил, что на нашем берегу бродит медведица с медвежатами.
«Врет! Пугает! Не на тех напал!» – посмеялись мы.
Петрович и Саша не смеялись.
Утром мы обнаружили в двадцати шагах от нашей стоянки изломанную и обсосанную черемуху. Сторож не соврал.
Последняя ночь на берегу Чарыша ознаменовалась двумя событиями. Первое – Петрик поймал тайменя на мышь и долго не мог его подвести к берегу. Болельщики понимали, он очень большой.
Каково же было удивление, когда оказалось, что таймень весит всего четыре шестьсот. Разгадка простая: таймень, прежде чем взять в пасть мышь, пытается ее оглушить хвостом. Крючки на американской мыши оказались острые, впились в хвост, и крепкие – выдержали. Поэтому сравнительно небольшой таймень так долго и отчаянно сопротивлялся.
Место для спортивной ловли было ограничено, сторож все опутал сетями.
– Петрович, – обратился я на утро. – Почему вы терпите такое безобразие. У него что, разрешение есть?
– Нет у него ничего. Неудобно – знакомый. – мрачно оправдывается тот. Саша молчит.
Как часто мы потакаем тому, что причиняет неудобство сотням, тысячам людей.
Второе событие. Саша все-таки в последний момент не поверил новому спиннингу и взял свой старый с катушкой допотопной инерционной, с двумя маленькими ручками, по-моему называется она «Невская».
Прицепив мышь, Саша при втором забросе почувствовал рывок. Причем рывок был такой силы, что Саша не смог удержать ручки катушки. Сама же катушка раскручивалась со свистом. Саша попытался изловчиться, схватить ручки и сбил пальцы до крови. Тогда он зажал катушку ладонью и подсек наглую рыбину. Ей это очень не понравилось. Второй рывок был такой силы, что леска ноль восемь, вчера с честью выдержавшая тайменя на семнадцать шестьсот, лопнула.
У Саши тряслись руки, он что-то шептал невнятно, разглядывая обрывок лески.
19 сентября
Последний день был уже малоспортивным, собирались капитально, чтобы не распаковываться, – сразу на машины. С нетерпением поглядывали, не покажутся ли крыши районного центра.
Но главное мы все-таки усвоили: места на Чарыше заповедные и красивейшие, таймень и хариус в реке есть, но браконьеры уже подбираются к этим местам. Сплав возможен даже глубокой осенью. Но лучше плыть на лодках с надувным дном.
Четыре дня пролетели как один миг. Мы лучше узнали друг друга, наши гости поклялись на следующий год приехать снова и благодарили Константина, директора ООО «Охотник-рыболов», организовавшего такое интересное, хотя и скоротечное путешествие.
Впереди показался мост, за ним райцентр Чарышское. Опять на машины, прощанье с Петровичем, атаманом казачьего войска, Сашей, а так не хочется расставаться.
Саша отвел меня в сторонку и, рассматривая сбитые прошлой ночью казанки, сказал:
– Борисыч, однако, плетеная леска выдержала бы ЕГО.
Милые, добрые люди – мы к вам еще вернемся! Мы еще встретимся. Обещаем
МЕЧЕНЫЙ ОКУНЬ
Второй день нас преследовали неудачи. Соблазненные рассказами старого рыбака Федора Андреевича, мы приехали на озеро Топольное. Четверо из нас были рыбаки с солидным стажем, да и вооружены по последнему слову техники – богатыми наборами мормышек и магазинных, и самодельных. Пятый, Александр Иванович, главный инженер одной из городских автоколонн, – новичок. Был он задиристый и самолюбивый, авторитетов не признавал. Это, очевидно, из-за быстрого служебного роста. После окончания института в три года дойти до поста главного инженера, одной из крупнейших автоколонн – не каждому дано. Но, в принципе, человек он был неплохой, и мы старались не обращать внимания на его колкости.
Настроение у всех мрачное. Если в первый день мы взяли по два-три килограмма окуня каждый, хотя окунь, надо сказать честно, был мелковат, то сегодня, а короткий зимний день близился к концу, четверо из нас не поймали ни одной рыбки. И только мне повезло: при первом же забросе, еще в утренних сумерках, попался окунек граммов на сто. Он одиноко лежал в моем рыбацком ящике, уже задеревеневший от мороза.
Все очень устали, согласитесь, что просверлить одну лунку в метровом льду уже нелегко, а если двадцать, тридцать, сорок.
Александр Иванович нервничал особенно, бурчал что-то себе под нос и, наконец, не выдержал:
– Все, я свое отсидел! Килограммовых окуней, которые мне причитались, я выловил. Баста! Пусть теперь ловят другие, – и многозначительно посмотрел в сторону Федора Андреевича.
Тот виновато отмалчивался. Я тоже смотал удочку и пошел к машине. За мной потянулись остальные. К вечеру мороз давал о себе знать даже через шубу и валенки. Поэтому единогласно решили ехать в деревню, на квартиру.
Александр Иванович втиснулся в мою машину и тоном главного инженера сказал:
Выехали на дорогу. В боковое зеркало было видно, что Федор Андреевич и его спутники тоже усаживаются в машину. Ждать не стали, до деревни пять километров, ничего не случится. Александр Иванович сопел да свирепо сверкал глазами. Я тоже молчал.
Перед самой деревней, когда колеса автомобиля застучали по деревянному настилу мостика, переброшенного через одну из небольших речушек, впадающих в озеро, Александр Иванович словно очнулся.
– Стоп! – требовательно сказал он.
Я проехал мост и остановился.
– Сейчас мы сыграем с нашим знаменитым рыбаком маленькую безобидную шутку, – сказал он зло.
– Вы про кого? – не понял я.
– Про милейшего Федора Андреевича.
– Он ни при чем, – пытался урезонить я. – Очевидно, переменится погода. Вот окунь и не берет. Ушел он куда-то, а мы его просто не можем найти.
Но Александр Иванович схватил бур и, не слушая моих увещеваний, скатился к речке.
И вот лед засвистел, заскрежетал под буром. Расчистив прямо руками просверленную лунку, Александр Иванович, запыхавшийся, бегом вернулся к машине.
– Дайте мне вашего окуня. Быстрее!
Он схватил моего единственного окуня, отломил у него хвост, бесцеремонно забрал у меня недокуренную сигарету и вновь спустился к реке. Утоптал вокруг лунки снег, бросил окурок и положил тут же меченого окуня.
– Вперед! – скомандовал он, усаживаясь в машину.
– Зря вы это. – попробовал пристыдить его я. – Ребята тоже устали.
– Ничего, если ваш знаменитый рыбак просверлит из последних сил рядом с моей лункой хотя бы одну и при этом скажет, что вашего, то бишь меченого окуня, поймал он, я буду считать, что получил полную компенсацию за непойманную рыбу.
Мы приехали на квартиру. Разделись. Но ужинать не стали, ждали остальных. В тепле нас разморило, и мы не заметили, как уснули.
Проснулся я от того, что хозяйка включила свет. Глянул на часы – полвосьмого. А где же наши ребята? Я забеспокоился и разбудил Александра Ивановича. Тот буркнул сердито:
– Приедут, – потом так и просиял: – А знаете, где они? Они клюнули на мою приманку и бурят бедную речушку от истоков до устья. – Очень довольный, он засмеялся. – Теперь осталось узнать, кто присвоил вашего окуня.
В это время во дворе послышался шум подъехавшей машины, а через несколько минут в комнату ввалились наши товарищи, возбужденные и счастливые. У каждого из них руки оттягивал рыбацкий ящик, полный крупных окуней. Перебивая друг друга, они рассказывали, как переехали через мосток, как увидали просверленную лунку, как нашли у лунки окуня, очевидно, забытого удачливым предшественником, как опустили мормышки и пошло, пошло. Они совали мне и Александру Ивановичу моего злосчастного меченого окуня, хлопали крышками ящиков, по-казывая первоклассную рыбу, не замечая нашего подавленного настроения. А я клял себя за то, что не попробовал опустить в готовую лунку мормышку. Ведь знал же я, что окунь часто сбивается в таких местах.
Утром чуть свет мы уже тормозили у мостка. И, конечно же, избурили всю речушку от устья до верховья, но окунь не брал.
Это был последний день нашей на редкость неудачной рыбалки. Вечером мы уезжали домой. Правда, ребята пытались поделиться с нами вчерашним уловом, но мы с Александром Ивановичем отказались наотрез.
После этого случая у Александра Ивановича, как ни странно, стал исправляться характер. А если он вдруг начинал ворчать или злиться, я произносил всего два слова:
– Меченый окунь! – и он сразу же замолкал.
Ребята, с которыми мы ездим на рыбалку, очень интересовались происхождением этих слов, но я стойко хранил тайну. Хранил до сегодняшнего дня и рассказал этот случай лишь по настоянию самого Александра Ивановича, так сказать, в назидание потомству.
Наш новый начальник отдела Иван Егорович, по всему видать, был человеком суровым: густые лохматые брови, складка на переносице, холодные серые глаза, крепко сжатые губы… Правда, его внешние данные нас, рыбаков, не интересовали, главное – характер. Потому как Иван Егорович теперь распоряжался микроавтобусом высокой проходимости марки УАЗ, называемый в простонародье таблеткой. А это, сами понимаете, в нашем рыбацком деле – архиважно. Вот тут, судя по виду, нас ждали неприятности…
В первую же пятницу, подстрекаемый своими компаньонами, я пошел на разведку.
– Иван Егорович, чем вы собираетесь заниматься завтра? – начал издалека я.
Иван Егорович так глянул из-под лохматых бровей, что я понял – не видать нам больше УАЗа.
– Ну?! – промычал он.
– Мы здесь, кхм… подумали… – я никак не мог найти нужный тон. – В общем…
– Ну! Чего тянешь?! – прикрикнул Иван Егорович.
– В общем, может, на рыбалочку съездим? – вымолвил я и замер.
– Ты меня за дурака принимаешь? – вдруг окрысился тот.
– Я?! Вас?! Боже упаси… – перепугался я. – Что ж я такого сказал?! Мы просто думали, вдруг, вы того… – Рука моя сделала неопределенный жест.
– Что – «того»? Кто – «того»? Сами вы – того! – он покрутил пальцем у виска. – Рыбалка, это пустая трата времени. И мой вам совет – выбросьте эту блажь из головы.
– Так свежий воздух… здоровье… – по инерции лепетал я.
– За здоровьем нужно ходить на лыжах, – безапелляционно заявил Иван Егорович. – Попробуйте раз, и уже ни на что лыжные прогулки не променяете, ни на вашу пресловутую рыбалку, ни на беспощадное убийство – называемое охотой. Это настоящее удовольствие. А красота! Снег мягко с веток падает. Тишина первозданная. И ты – один! – он зажмурился от удовольствия и откинулся в кресле.
«Ого! – мысленно воскликнул я. – Так он почти наш человек… Его только нужно подкорректировать… это – скоординировать… Тьфу! Забыл слово…» – и я стал осторожно поворачивать колесо фортуны:
– Я и говорю, Иван Егорович, в Клепиково бы вам. На Курью, на лед… Это… в бор! Заказник «Обской»! Красотища! Лоси пешком это… ходят, прямо по льду. Это… по лесу. А клюет… Это я иносказательно, Иван Егорович. Иносказательно… Сосны вековые. В инее… А окуни… Я хотел сказать… – и видя, как решительно встал из-за стола наш новый начальник, заторопился, теряя под ногами почву. – Прежде чем бросить рыбалку совсем…. Разрешите… И перейти на лыжи… В последний раз… С оплатой решено. С водителем – тоже…
– Куда?! – тон его не оставлял надежды.
– В Клепиково, – я ел его глазами, я умолял его мысленно.
– К лосям? – колючие глаза смотрели на меня без всякого сострадания.
– Ладно. Рискну. Много слышал о заказнике «Обском», посмотрю. Заезжайте за мной в шесть ноль-ноль, – и, царственным жестом подав руку, двинулся из кабинета.
Затемно мы тронулись в путь. Дорога накатанная. Разговор рыбацкий. И мы сначала несмело, а затем, забывшись, во весь голос стали припоминать разные случаи из своей кочевой, беспокойной жизни.
Иван Егорович сидел на переднем сиденье, рядом с водителем, в расстегнутом новеньком полушубке, сияя голубизной олимпийского костюма. Лыжи с палками в чехле лежали на полу вдоль кузова. Слушал он нас с интересом, но молчал, никак не реагируя ни на полупудовых лещей, ни на пудовых судаков и щук… И только когда я припомнил случай, как однажды, не удержавшись, бросился за сорвавшимся язем и засунул руку в лунку по плечо, Иван Егорович презрительно фыркнул:
– Ну, трепачи! Было бы из-за чего рукав мочить в ледяной воде… Я понимаю – спорт, лыжи, коньки, ну, велосипед еще… Но рыбалка, охота… Ерунда!
Ничего его не брало, и мы поняли, что зимняя рыбалка для нас кончается этой поездкой.
Клепиковская Курья встретила нас искрящимся в рассветных лучах солнца снегом, пушистым инеем на деревьях, бодрящим морозцем. Чувствовалось, что весна не за горами, что скоро зазвенят капели, а потом ручьи…
Перекусили наспех. Не терпелось быстрее взяться за буры и удочки. Иван Егорович стал на лыжи, проверил крепления, оттолкнулся палками и уже издали донесся его издевательский смех:
– Ко льду не примерзните, ненормальные!
Рыбаки – народ ненормальный, тут Иван Егорович прав. Разве будет нормальный человек мчаться за двести-триста-пятьсот километров по забитой метелями дороге, толкать из последних сил застрявшую в снегу машину, мерзнуть на пронизывающем ветру, лишь бы проследить, как, тихо булькнув, боком уходит под лед мормышка, вытягивая за собой тончайшую, словно паутинка, леску? Конечно, нет!
Просверлены лунки. Наспех вытерт пот со лба, насажен мотыль, опущена в лунку мормышка, рука ощущает нахолодавший мотылек… Вот мормышка коснулась дна, вы набираете полную грудь воздуха, как перед поднятием неимоверно тяжелой штанги, и чуть-чуть приподнимаете мотылек. Сторожек плавно прогибается под весом мормышки и вдруг – он вздрогнул… Подсечка! Вот… Нет, это нужно испытать самому…
Сегодня клев был вялый, но все равно к обеду у каждого из нас около лунок скопилось и окуней, и сорожек достаточное количество, попадались и вполне приличные… Мы уже изрядно проголодались, но ждали Ивана Егоровича. Наконец, появился он. Розовощекий, запыхавшийся, веселый…
– Как дела, ненормальные? – не преминул уесть он, но, заметив рыбу у лунок, примолк. Снял лыжи, накинул полушубок и присел у импровизированного стола. Ели мы торопливо, стараясь сэкономить время для рыбалки. Вместе с нами поднялся и Иван Егорович.
– Может и мне попробовать? – лениво потягиваясь, спросил он.
– Попробуйте! – воскликнул я с тайной надеждой. – Чего без дела сидеть.
И, не теряя драгоценных минут, подвел его к своей самой уловистой лунке, которая «отдыхала», вручил любимую свою удочку, насадил мотыля… Мормышка скрылась в таинственной глуби. «Господи! – взмолился я. – Не оскудеет твоя рука… Ну!». Показав самый простой способ игры мормышкой, я повернулся от лунки, но сознание, что за моей спиной что-то происходит, заставило обернуться. Иван Егорович, отбросив мотылек в сторону, неумело, рывками тащил на себя леску. Я хотел помочь ему, но увидел, как небольшой окунек, сорвался с крючка, ходко проскочил по краю лунки и вновь булькнул в родную стихию. Иван Егорович бросился за ним, упал на одно колено, наклонился и запустил руку в лунку по локоть.
Я, наверное, улыбался, потому что он сердито крикнул, сгоняя воду с рукава полушубка:
– Даешь негодную удочку и еще лыбишься?! Шутки шутить изволишь… Да я…
– Постойте, Иван Егорович! Удочка не при чем. Нужно было подсекать…
– Чего ты мне голову морочишь?! – снова вспыхнул он. – «Подсека-а-ать!». Лучше привязывай этого… давай…
– Что? – не понял я.
Иван Егорович аж зубами заскрипел:
– Издеваешься?! Не понимаешь?! Красненького червяка привязывай, давай…
– Мотыля насадить, – догадался я. – Сейчас, мигом…
Мы с Иваном Егоровичем сообща опустили мормышку в воду, распустили леску, и он со страшно напряженным лицом стал приподымать сторожок вверх, а я молил Бога, чтобы вот сейчас, сию секунду рыба клюнула еще раз… Пусть у меня потом до конца зимы не клюет, нет – это много… Пусть у меня следующую рыбалку не клюет совсем, нет, что это я… пусть сегодня у меня больше…. Я понимал, что если Иван Егорович сегодня «заразится», значит, это на всю оставшуюся жизнь.
– Ну, клюнь!» – взмолился я.
Сторожек напрягся, прогнулся и вздрогнул….
УРОКИ ПОЛИТГРАМОТЫ
В двадцатых числах февраля мы приехали на Бочку – огромную обскую яму, откуда начинается Косачевская протока. Обь здесь размахнулась от берега до берега поболе полукилометра, глубина до восьми метров. Название такое потому, что на нашей алтайской стороне новосибирские сенокосчики долгое время держали на столбах цистерну с дизтопливом. Сейчас ближайшая деревня Нижний Сузун обезлюдела, и сенокосы ей стали не нужны, хотя травы там в рост человека, потому и солярку никто не завозит, и сама бочка куда-то делась, скорее всего, смыло ее коренной водой, но название места осталось. Течение здесь ослабленное, недавно в этом месте вовсю брал лещ и судак, но мы как всегда опоздали. Для нас чаще всего «клевало вчера, и будет клевать завтра», то есть когда нас здесь нет.
На льду много стационарных палаток лещатников, рядом с ними разномастные машины. Но и у них не клюет, они готовятся к ночному бдению: рубят дрова, чистят печурки, утепляют снегом низ палаток, сидят у новых лунок, прикормив старые… Снега не было давно, и водоем выглядит неряшливо: везде на льду кучки золы, пустые бутылки и стеклянные, и пластмассовые, железные банки, бумага, картон и другие следы пребывания российского рыбака. Естественно, новый снег прикроет это безобразие, а весной все уйдет под воду.
Лещ в яме есть, но по какой-то причине не клюет. Я, бессовестно пользуясь тяжестью маленькой вольфрамовой мормышки, нет-нет да вытаскиваю полукилограммовых подлещиков. Мои компаньоны медленно окружают меня. Совсем рядом пробурился «чужой», но у него не клюет, и я тайно торжествую. Вообще-то, на льду много знакомых лиц: некоторых знаешь по имени и отчеству или по фамилии, с некоторыми просто уже встречался на рыбацких дорожках – улыбаешься, здороваешься. И тебе с охотой отвечают тем же.
Вот идет Леха. Ему лет сорок. Он относится к категории людей, которых независимо от возраста называют без отчества и уменьшительно. Про таких говорят метко: «Маленькая собачка – до старости щенок». И, естественно, не из-за роста.
Леха – стационарный лещатник. Проводит на льду много ночей, ловит лещей «мешками», сдает добычу перекупщикам и этим зарабатывает себе на жизнь. Назвать его браконьером нельзя: он пользуется законными орудиями лова, но и спортсменом – язык не поворачивается. Рыбалка его явно не спортивная. Таких, мы, настоящие рыбаки, презираем, но улову тайно завидуем. Рыбнадзор их гоняет и, если обнаружит мешки с рыбой, штрафует.
Леха гордится знакомством со мной, уважительно здоровается и поясняет своему спутнику – мальчишке лет пятнадцати:
– Писатель это. Наш – алтайский, – и добавляет: – Такие, сынок, у твоего отца знакомые.
Мальчишка таращит глаза и спрашивает тихонько:
- А фамилия какая? Что он написал?
Леха ничего этого не знает и старается отвлечь сына:
- Ни у кого не клюет, и у него тоже. Клевать будет ночью, - и тянет мальчишку к берегу. В руках у него топор.
Проходит совсем немного времени, и Леха появляется на льду, с натугой таща за собой на веревке штук пять длинных лесин. Сейчас он распилит их на маленькие чурочки по размеру железной печурки, что в палатке, и будет всю ночь в тепле. Приехавшие без ночевки, недовольно косятся на Леху, такие, как он, безжалостно вырубают прибрежные деревья, не дают им расти. Леха развязывая веревку и на полном серьезе поучает сына:
– Каждый настоящий мужчина за свою жизнь должен обязательно сделать три вещи: посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Я все это уже сделал.
Сосед мой, «чужой», не выдерживает, кашляет и довольно громко говорит:
Леха реагирует сразу, с веревкой в руке подходит ближе и грозно спрашивает:
«Чужой» невозмутим и отвечает спокойно:
– Не знаю, где ты посадил дерево, но те, которые сейчас срубил, – можно посчитать.
Леха подходит ближе и у него самые агрессивные намерения.
– Леха! – предупреждаю его я от опрометчивого поступка.
– А чего он меня перед сыном позорит? – выдвигает тот неожиданный аргумент.
– Ты сам себя позоришь, – спокойно возражает «чужой». – Ты думаешь, он не понимает твоего лукавства?! «Настоящий» мужчина! Такие, как ты, все деревья повырубили.
– Они что, твои? – Лехины глаза от злости превратились в щелочки.
– Они – общие. А значит, в какой-то мере и – мои. Посмотри – берег голый. Ветер землю в реку сносит. Река мелеет. В скором времени и здесь ямы не будет, где ты будешь рыбу мешками ловить?!
Логика в словах «чужого» действует на Леху, он растерянно оглядывается на берег, где торчат пеньки, но вдруг спохватывается:
– А где я дрова возьму?
– Где-где, с собой вози, – «чужой» считает себя правым и не хочет идти на компромисс.
– Ха! – восклицает Леха. – Дрова загружу, а палатку куда? А печку? У меня же не грузовая машина.
– Во! – восклицает его оппонент и поднимает палец. – Посчитай-ка, сколько только ты за один раз срубаешь. А сколько за зиму?! А за две… А сколько вас – таких, – он повел рукой в сторону стационарных палаток.
Леха следит за его рукой и спрашивает:
– А в городе где я дрова возьму?
Я, наконец, соблазнил своей маленькой мормышкой с пучком мотыля какого-то подводного обитателя, подсекаю и тащу. Разговор прерывается, все напряженно смотрят на мои руки, которые достают на тонкой леске добычу с шестиметровой глубины. Из лунки показывается голова хорошего подлещика, я наклоняюсь и вытаскиваю его.
– Во! Вытащил писатель… – говорит Леха удивленно и приводит железный аргумент: – В городе дрова продают машинами, а не вязанками. Понял? – и развивает наступление: – Если машину дров куплю, где я должен их хранить? В квартире?
«Чужой» молчит, сосредоточив внимание на моем сторожке, который дрогнув, опять приподнялся. Я подсекаю и чувствую на леске рыбину.
– Ну, писатель… – говорит Леха. – Ни у кого не клюет, а он таскает…
– Сплюнь! – требую я, чтобы сменить тему, потому как предыдущая – с дровами – зашла в тупик: и рубить деревья на берегу нельзя, и без дров ночью замерзнешь…
Но Леха не плюет и ищет своего оправдания в глазах сына:
– Ты меня козлом назвал. А дом я построил, сына вырастил…
– Стоп! Сына ты еще не вырастил, и неизвестно, что из него получится, – «чужой» безжалостен. – Дом ты не построил…
– Как это?! – возмутился Леха.
– Живешь ты в квартире, а ее строили совсем другие люди…
– Что же получается… – Леха растерянно оглядывается на сына.
– А то и получается, что ничего ты не сделал, только вредишь… – «чужой» взял бур и стал сверлить лунку в метре от меня. Я промолчал, так как был благодарен за уроки политграмоты Лехе, хотя понимал – это бесполезно. Не стал бы Леха, лодырь по натуре, таскать с берега деревья, пилить их, если бы можно было добыть тепло другим путем.
У меня опять была поклевка, но я прозевал ее. Леха ушел в свою палатку и что-то бубнил, очевидно, убеждая сына в своей правоте. «Чужой» только опустил мормышку и уже тащил рыбу. Стало и у других поклевывать. Рыба здесь была, пока еще была, и все зависело уже не от Лехи – на наше время ее хватит, а от его сына, моего, вашего…
РЫБАЦКАЯ ПАМЯТЬ
В семидесятых годах я учился в Москве очно и с московскими друзьями-рыбаками посещал их заветные места. Одно из них, красивейшее, – слияние рек Нерли и Сабли – привлекало еще и отличным клевом окуня, плотвы и подлещика.
В те времена в моде были коллективные выезды на зимнюю рыбалку. Рано утром пять-семь заводских автобусов высаживали рыбацкий десант и уходили по своим делам, чтобы вечером, в назначенное время, вернуться и отвезти рыбаков домой.
Тот день выдался весенний, теплый. На большом, У-образном водоеме собралось человек двести любителей подледного лова. Яркое солнышко, улыбаясь, поглядывало с высоты на тщетные потуги рыболовов – клева не было. Рыба, очевидно, тоже разомлевшая от весенней благодати не подавала никаких признаков жизни. Рыбаки, как всегда в таких случаях, бродили от лунки к лунке, собирались группами, вспоминали всевозможные секреты, опробовали различные мормышки и приманки. Бесполезно. Подо льдом было глухо, как в ванне.
Самые нетерпеливые сели перекусить и, естественно, употребили взятое из дома. Разговор пошел веселей, громче. И вдруг кто-то закричал:
Рыболовы, весело усмехаясь, повернулись лицом к недалекой деревне и хором стали скандировать:
Я заинтересовался необычным проявлением рыбацкого коллективизма. И друзья меня просветили.
Лет несколько тому, в такой же пригожий весенний день, при таком же бесклевье так же заскучал рыбацкий люд. Все, что было привезено с собой из дома, съедено и выпито. А хотелось еще. Деревня видна, но напрямки по глубокому снегу не пойдешь, в обход же - кто мерил эти километры? Получался парадокс: желание есть, а желающих идти за желаемым – нету.
Клев не предвиделся. Автобусы придут нескоро. А зуд желания усиливался. Начали подговаривать молодых:
– Сбегайте в магазин, в деревню. Что вам стоит по-молодецки?! Да мы в ваши годы.
Но и молодым идти не хотелось. И вдруг с простого самодельного рыбацкого ящика поднимается рыбак, лет эдак двадцати-тридцати:
– Я схожу, – сказал он просто.
Что тут подеялось?! Все жаждущие кинулись к благодетелю, стали совать ему деньги. Из-под другого берега прибежали рыбаки с деньгами. Все рады, все благодарны…
Один только нашелся осторожный, сказал:
– Куда вы ему столько? Как он донесет?
– Я саночки в деревне возьму, – нашелся гонец, запихивая купюры в карманы, без счета. И чтобы приглушить возникшее среди рыбаков беспокойство, попросил, в свою очередь: – Вы уж мой ящичек поберегите.
– Не беспокойся. Побережем. Да что ты. – дружно заверили рыбаки, а самые нетерпеливые поторапливали:
– Пошел! – решительно выдохнул гонец и потопал в сторону деревни.
– Фамилия твоя как?! – спросил на всякий случай тот – осторожный.
– Мухин я! – ответил благодетель и ушел.
А денек-то, черт возьми, так и шептал: «Выпей!». А пить-то нечего. Ну, где этот Мухин?! Куда запропастился?
– Му-хи-ин! Му-хин! Мухин! – стали кричать рыбаки, что посылали гонца за водкой в деревню.
Кричат до сих пор.
СОВЕТЫ МОЛОДОМУ РЫБОЛОВУ
Мои юные друзья! Не посчитайте за нравоучения, но рыбалка – это не способ добывания огромного количества рыбы, но и не пустое времяпрепровождение. Рыбалка, как вам напыщенно ни покажется, – это священнодействие: объединение человека с природой, совершенствование организма, образ жизни, наконец. Да, образ жизни, потому как если вы «заразитесь» рыбалкой по-настоящему, очень многое у вас изменится и, в первую очередь, вы – сами.
Да, рыбалка требует времени и средств. Вы реже будете бывать дома. Вы каждую свободную минуту будете что-то совершенствовать в рыбацких снастях: паять мормышки, блесны, клеить лодку, вырезать мотовильца… И имейте в виду: рыбаки, настоящие, конечно, никогда не принимают наркотики, а некоторые алкоголики излечились, став рыбаками. И это только малые плюсы. Вы станете здоровее, выносливее, у вас появятся другие интересы и другие дела, постоянное общение с природой сделает вас ценителем прекрасного, умиротворенная душа ваша станет мягче, добрее. Но с другой стороны, вы быстро повзрослеете и по-другому будете относиться к человеческим порокам, оценивая их более жестко. У вас появятся новые друзья: интересные, рассудительные и азартные.
Запомните, рыбалка в одиночку – не рыбалка. Нельзя получить удовольствие от рыбалки без друга, без компаньона – одного, двух…
И большое количество пойманной рыбы бывает раз, два, ну, три раза в жизни, о которых вспоминается до конца дней своих. Да и зачем вам столько рыбы? Обычный улов настоящего рыбака – чтобы хватило на уху, на «жареху» да кошка бы была довольна. Я имею в виду спортивные виды ловли: удочкой, спиннингом, «макалкой» – на поплавок, на мормышку, на блесну, на воблер, на риппер, на виброхвост и т.д. и т.п. Но ни в коем случае не сетями, не электроудочкой, не тем более толом…
И уважение других рыбаков завоевывается не килограммами пойманной рыбы, а поведением, смекалкой, юмором… Именно потому новичков неохотно принимают давние, сплоченные коллективы, чтобы, не дай бог, не нарушились устоявшиеся традиции и привычки. И если вас приняла такая компания в свои ряды – это дорогого стоит, это нужно ценить и беречь, и это значит, что вы сами – человек достойный.
Конечно, в развитых странах легче: подъехал к базе, переоделся, взял напрокат лодку, удочки – порыбачил, вернулся на базу, сдал рыбу, если она тебе не нужна, или, наоборот, взял у егеря рыбы, если тебя с рыбой ждут дома, переоделся и – домой. У нас пока не так. Приходится одежду, снасти держать в квартире, это не всегда удобно. Но уже появляются культурные водоемы, где разводят рыбу и оказывают услуги рыбакам. Услуги платные. Сорочий Лог, Правдинское водохранилище, Бешенцево, пруды «Алтайэнерго», некоторые пруды Научного городка, пруды в Павловске – вот далеко не полный перечень культурных водоемов.
Кстати, вокруг Барнаула огромное количество озер и озерушек, так сказать, диких и пригодных для рыбалки, особенно в пойме реки Оби, в районе сел Бельмесево, Конюхи, Шадрино, куда регулярно ходят автобусы. Только сойдет коренная вода, как там в каждом озерке клюет карась, линь, попадаются окунь, щука… В районе Научного городка есть несколько прудов, в которых неплохо рыбачат. В Казенной протоке, это на Казенной Заимке, можно поймать крупную рыбу, но здесь нужна лодка – протока на противоположной стороне. А карьеры за новым мостом, за КП ГАИ… Так что, если захотеть, место для рыбалки найти можно.
Вода, солнце, верные друзья рядом – о чем еще мечтать?!
И все-таки самая массовая рыбалка – зимой. Тысячи и тысячи рыбаков выходят на лед, пренебрегая морозом, метелью. По первому льду они крадутся к заветным местам. Тонкий лед прогибается под ними, бывает, и проваливается.
Именно потому, что зимняя рыбалка более массовая, что она – опаснее, я хочу вам дать несколько советов.
Все жестче северный ветер, все крепче утренники, все чаще слышны разговоры о зимней рыбалке. В магазинах «Скаут», «Охотник-рыболов» не спрашивают лодки, катушки, спиннинги – подавай мормышки, блесны отвесного блеснения, зимние удочки, тонкую леску, ледобуры.
Бывалые рыболовы готовятся в преддверии первого льда: достают рыбацкие ящики, перебирают удочки, перевязывают мормышки, точат ножи для ледобуров. С заметным нетерпением пробуют они по утрам крепость льда в лужах, слушают прогноз погоды.
Первыми становятся озера и старицы, где рыба традиционная – сорожка, окунь, чебак, щука. Иногда по перволедью берет карась, и даже линь.
Выезд на первый лед это скорее праздник – открытие зимнего рыболовного сезона. Шумно собираются на берегу, здороваются с теми, кого не видели с прошлой зимы, порадовались встрече и – по одному на лед. По одному! Осторожно! В это время лед тонкий, прозрачный и скользкий. Не торопитесь надевать валенки с галошами и тяжелую шубу. По первому льду лучше экипироваться в свитер, теплую куртку, двое брюк-трико, сапоги – желательно на два размера больше, с теплыми носками. Сейчас выпускаются сапоги с шипами. Очень удобно.
Под прозрачным льдом рыба берет плохо. Она еще не обвыклась, боится. Потому старайтесь выбрать места с непрозрачным льдом, неподалеку от кувшинок, но ни в коем случае не подходите к ним вплотную, это опасно.
Первый лед, толщиной в три-четыре сантиметра, прогибается, трещит, но держит. Нужно обязательно предпринять некоторые меры предосторожности:
– выходите на лед с низкого берега, с песчаной косы – у крутого берега лед тоньше и не такой прочный,
– не приближайтесь к корягам, скоплениям водорослей и темным предметам, около них часто открытая вода,
– ступайте по льду, расставив ноги на уровне плеч, этим вы увеличиваете площадь опоры,
– желательно на первый лед брать не бур, а пешню, постукивая перед собой пешней, вы можете убедиться в прочности и толщине льда,
– не подходите близко друг к другу, не собирайтесь группами, потерпите немного, лед растет быстро, потом наговоритесь,
– захватите с собой запасные теплое белье и носки, а также моток тонкой прочной веревки с грузом на конце: вдруг придется выручить товарища, ведь подойти и даже подползти по тонкому льду к тонущему невозможно, а рискнете – в полынье будет уже двое,
– знайте, на животе выбраться из воды на лед ни за что не получится, поэтому, если провалились, ложитесь на спину, упритесь ногами в край льда и, медленно выпрямляя ноги, выталкивайтесь на спине на лед. И уже на льду осторожно переворачивайтесь на живот. Не торопитесь подниматься на ноги, отползите подальше от полыньи. Попросите друзей разжечь костер и только после этого раздевайтесь и выжимайте одежду. Если есть запасное белье, переодевайтесь сразу. Конечно, посмеются над вами, поехидничают. Переживайте это стойко – утешайтесь тем, что в будущем вы уже провалитесь на один раз меньше.
Пожалуйста, будьте осторожней. Береженого Бог бережет!
Следом за озерами становятся протоки. И последней, в начале декабря, мороз скует Обь. Но обские затоны уже стоят, а в них по соседству с традиционными рыбами стоячих водоемов – лещ, язь, судак, амурский карась, сазан и, конечно же, ерш.
Помните, тысячелетия такие же рыболовы, как мы, с нетерпением, пренебрегая опасностью, выходили на первый лед. И нам посчастливилось это потому, что те, кто ловил рыбу до нас, не уничтожили ее всю толом, химикатами, электроудочками и другими варварскими способами лова. Помните об этом и постарайтесь, чтобы и после нас с таким же волнением выходило на первый лед, на первую зимнюю рыбалку следующее поколение рыболовов.
С праздником вас! С открытием зимнего рыболовного сезона. С перволедьем!
Ни чешуйки, ни хвоста! Ловись рыбка и большая, и маленькая!
СНАСТЬ И ОСНАЩЕНИЕ
Зимняя рыбалка подразделяется:
1. Ловля на мормышку или «на тряску».
2. Поплавочная, так называемая, ловля «на стоячую».
3. Ловля на блесну – отвесное блеснение.
Есть еще «ловля с прикормом». Это про лещатников, которые ночуют в палатках на льду, стоят на течении и «ворочают леща мешками». Но о них отдельно.
Удочка для ловли на мормышку идентична удочке летней – поплавочной. Только удилище меньше, да вместо поплавка на конец удилища ставится сторожок, который можно сделать из щетинки дикого кабана, из куска лески большего диаметра, из стальной пружинки, даже из ниппельной резинки. В настоящее время есть в продаже различные сторожки из биметаллических пластинок. Рекомендую. Вместо крючка и грузила, в данном случае – мормышка, может быть – две. Одна над другой. Мормышка – это крошечная блесенка с впаянным крючком. Изготавливаются они из свинца, олова, титана, меди с оловом. Бывают мормышки белые, желтые и красные. Большинство мормышек требует обязательной насадки приманки. Но есть мормышки и безнасадочные. На безнасадочные мормышки ловят обычно мастера экстра- класса. Свои безнасадочные мормышки они подразделяют: «коза», «черт», «ведьма», «му-му», «грейдер».
Ловля с поплавком менее активная, чем блеснение и ловля на мормышку, зато можно ловить сразу на несколько удочек, обычно на две-три. Леска 0,10-0,15, крючок самый мелкий, так называемый мотыльный, с длинным цевьем, обычно их ставят два, поплавок тоже маленький, чувствительный к малейшему прикосновению. Поплавок нужно огрузить дробинкой, чтобы она увела поплавок на три-пять сантиметров под поверхность воды. Так он не будет примерзать.
Удочка для отвесного блеснения состоит из трех деталей: удилище, можно такое же, как при ловле на поплавок, но лучше массивнее и подлиннее. На мотовильцы удилища или на маленькую проводочную катушку намотайте леску диаметром 0,2. Длину определите сами в зависимости от глубины водоемов, на которых будете рыбачить. Зимние блесны и балансиры обычно похожи на мальков.
Удочку можно купить в магазине. Не покупайте миниатюрные и очень дорогие, на них часто катушки заедают на морозе. Если вы без претензий, то удочка из пенопласта с вырезанными мотовильцами на первый случай подойдет как нельзя лучше.
Итак, удочка у вас есть. Нужна коробочка для насадки. В крайнем случае – пустой спичечный коробок.
На чем будете сидеть? Прямо на льду сидеть нельзя – простудитесь, да и неудобно. Хорошо бы рыбацкий ящик! Если нет, складной стульчик.
Ледобур. На первый случай вам одолжит отец или приятель. Но на следующий выезд постарайтесь приобрести свой. Очень не любят рыбаки давать бур в чужие руки и причины веские: «самому нужен», «ножи тупые» и т.д. Ледобур можно финский, шведский, ленинградский… Но лучше наш – барнаульский, производства кооператива «Тонар». Он надежен и не так дорог.
Да, еще черпак, выгребать из лунки лед. Можно купить, можно сделать самому, можно попросить у мамы с кухни, опять же на первый раз.
Теперь одежда. Про перволедье уже говорилось. Но. лед растет, зима наступает. Морозы на Алтае до 30 градусов достигают, а то и более. В сильные морозы без палатки не обойтись, о ней отдельный разговор. А пока. Валенки с калошами или валенки в легких противоипритных сапогах-чулках. Спасибо гражданской обороне! Валенки не должны быть тесными или тереть ногу. В первом случае ноги постоянно будут мерзнуть, во втором – не сможете ходить. А ходить приходится много, особенно охотникам за окунем. Тут, как говорят, волка ноги кормят.
Теплые брюки, очень удобные на синтепоне. Желательно пришить высокий пояс сзади, чтобы прикрыть спину. Рубашка ни в коем случае не синтетическая. Свитер. Шуба или теплая куртка. Шапка. Рукавицы теплые и нитяные перчатки с обрезанными пальчиками – большим, половиной указательного и половиной среднего. На обеих руках. Очень удобно.
Желательно термос с горячим чаем или кофе. Некоторые берут на лед термос с бульоном из кубиков, термос с пельменями. Вкусно и полезно. Ну, это по возможности.
Все! Вперед, на лед!
ВЫБОР МЕСТА
От выбора места зависит очень многое. Потому, выйдя на лед, не торопитесь бурить лунки. Оглядитесь. Группа рыбаков с палатками пошла налево, к выходу затона, на глубину. Это лещатники. Основная масса рыбаков рассаживается посредине затона. Глубина два-три метра. Эти рыбаки всеядные. Ловят все, что Бог пошлет. Клюют в затоне подлещик, чебак, сорожка, ерш, окунь.
Несколько рыбаков направились к песчаной косе, на мель. Это уж точно – окунятники. Утром обской окунь держится на мели. Прижимает малька подо льдом к песчаной косе и кормится. Причем глубина его устраивает от пяти сантиметров подо льдом до метра. И если его не напугать – не засветить дно частыми лунками, не подшуметь неуемным бурением, – окунь может держаться здесь весь день.
Конечно, можно спросить у местных рыбаков, где и какая рыба ловится. Но к их советам нужно относиться осторожно.
Если вы решили сами опробовать водоем, нужно, идя от мели к глубине, просверлить пять-шесть лунок на расстоянии пяти-шести метров одна от другой. Опускайте мормышку с насадкой в первую лунку, измеряя глубину. Нашли дно? Постучите мормышкой по нему несколько раз, если глубина до метра и окунь здесь есть, он возьмет сразу. Нет поклевок? Посидите над этой лункой пять минут. Не более. Переходите к следующей, внимательно следя за глубиной. Если встретится резкий перепад, заметьте эту лунку. Оставьте около нее рукавицу, рюкзак, на крайний случай палку. Даже если в этой лунке нет поклевок, бросьте в нее щепотку мотыля, штук пять-десять и идите дальше. Проверьте остальные лунки, не задерживаясь на них более пяти минут, если нет поклевок. Теперь вернитесь к лунке, которую вы заметили, оставив около нее рукавицу. Попробуйте. Здесь поклевки должны быть. Если-таки нет, просверлите лунку чуть правее и ближе к мели, или левее – где-то здесь, на дне, должна быть бровка, а на ней всегда рыба.
Не забывайте поглядывать вокруг. Внимательность – обязательная черта рыболова. Заметили, что кто-то из соседей начал удачно ловить на глубине, немедленно пробуйте и вы.
Не спешите с подкормкой лунок. Поймайте сначала в них рыбу или хотя бы сориентируйтесь по месту. Если на глубине клев прекратился, вернитесь к той лунке, что пометили, оставив около нее свою вещь.
Побывав на одном водоеме три-четыре раза, вы совершенно по -другому будете оценивать свои возможности и возможности водоема.
Главное – помните и примечайте «ловучие» лунки. В них может клевать и в следующий раз. Анализируйте, почему рыба здесь держится или держалась в прошлый раз: какая была погода, какое время суток, каков уровень воды, на какую насадку.
Дерзайте и надейтесь. Должно повезти! Обязательно! Если вы этого очень хотите.
КАК ДОБИТЬСЯ УСПЕХА?
У некоторых рыбаков бытует мнение о везунчиках и счастливчиках, что, дескать, знают они дедовские секреты, что падали они в детстве из коляски головкой вниз, что клевали их петухи только в темечко, что никогда им не перебегали дорогу черные коты, а тем более кошки. Другие же, наоборот, считают удачу на рыбалке чистейшей случайностью – кому-то сегодня повезло, а кому-то нет.
Согласен, элемент случайности бывает – попал на рыбное место, угадал ловучую мормышку или насадку. Но если тот же самый рыбак из раза в раз ловит больше других, это уже не случайность и даже не везение, а умение, мастерство.
Что же решает успех лова?
Зная лично тысячу, по меньшей мере, рыболовов-любителей, сам рыбача уже более полувека, перечитав массу рыбацкой литературы всякого сорта, сам балуясь писательством на эту тему, выношу свое мнение на общее обсуждение – от чего зависит успех любимой рыбалки! (Отдавая дань сезону, упор делаем на подледный лов.)
ОБЩИЕ, НО ОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ
Первое . Один из наиважнейших факторов – знание водоема. Несколько раз побывав на одном и том же водоеме, вы начинаете рациональней подходить к выбору места лова. А узнав, куда выходит утром ранним крупный обской окунь, прижимая малька подо льдом к песчаной косе, куда он отступает когда рыбаки своим неуемным бурением подшумят ему, на какой глубине берет подлещик, где крупнее, где помельче, где только чебачишка теребит, вы не останетесь без улова. А уж про ерша рыбак должен знать все: где, когда, на что. и как от него избавиться.
Почему я ставлю этот фактор первым? Зачастую даже мастер ловли терпит фиаско на незнакомом водоеме. Нередко новичок, чуть не впервые взяв в руки удочку, пробурившись (вот здесь случайность) над затонувшей корягой, таскает на зависть всем окуней-горбачей, а у обуривших его рыбаков – ноль!
Выбор места ловли всегда начинайте с изучения берега. Если он крутой и обрывистый, то глубины надо искать ближе к берегу, если пологий, то подальше от него. Имеет значение даже характер растительности на том или ином берегу. Если высокий сосновый или березовый лес граничит с низкорослым кустарником, значит, неподалеку твердый грунт дна граничит с мягким. Желательно выбирать пограничные участки, где растительность соседствует с чистым местом, где твердое дно переходит в илистое, возвышенность – в низину. Такие пограничные зоны нужно облавливать в первую очередь – здесь рыба концентрируется.
Существуют и другие приметы, характерные для рыбных мест, но все их не обскажешь, да я и не ставил перед собой такую цель, кроме того, все это приобретается через опыт и наблюдательность.
Второе. Зачастую и насадка, и мормышка оказывают решающее влияние на успех. Но тут можно подобрать, варьируя и тем и другим. В Алтайском крае есть выбор насадок: мотыль – личинка комара-долгунца, червь, вареный мормыш, живой мормыш, редко опарыш, еще реже личинка короеда и репейника. Тесто, вымя – для чебака и сорожки. На прикорм – каша, жмых, манная крупа, мормыш. Все! Ароматизаторами пользуемся очень редко, искусственными насадками – еще реже. Не оглядываясь на погоду, не анализируя активность клева, насаживаем по два-три мотыля и. «пущщай склявыват», как говорят местные рыбаки. Мастера знают, чем хуже погода, тем менее интенсивен клев, тем тоньше должна быть леска, меньше мормышка, мельче насадка. Один мотыль – самый худой, да колечком его. Кто рыбачил на Красиловских озерах, знает, местные окуня ловят только на «букашку», которую добывают тут же. На мотыль окунь ловится плохо и мельче. Мормыш как насадка не идет вообще.
Пытаться разнообразить рыбное меню нужно обязательно. Вчера на этом же водоеме подлещик, и неплохой, брал на мотыля, сегодня – не хочет. Попробуйте, насадите мелкого мормыша на некрупную мормышку, наверняка вас ждет приятная неожиданность. А уж про крупного окуня и говорить нечего, ба-альшой он любитель мормыша. Покрупней мормышку, штуки три мормыша на нее и. удачи вам. Рыбаки поопытней хитрят, насаживают бутерброд – мотыля и мормыша, мотыля и опарыша предоставляя рыбе свободу выбора.
Мормышка в данном случае играет не последнюю роль. И если мормышка везучая, это значит, что форма мормышки, ее цвет совпали с амплитудой колебаний вашей руки, если они удобны для рыбы, вызывают у нее нужную вам реакцию – клев есть. С мормышкой легче, нужно просто иметь их побольше и разных. И не стесняться пробовать. Иной раз на мормышку, которую стыдно показать, вдруг начинает клевать. Со временем, с опытом у вас будет не одна «везучая» мормышка и тем не менее на всякий случай возите с собой и другие.
Третье. Снасть должна быть удобной, прочной и малозаметной для рыбы. Никто не будет оспаривать, что на тонкую леску клюет чаще, чем на толстую. Местные с этим не согласны, у них одна отговорка: «Да оно когда клюет, то и на веревку клюнет!». Вот именно: когда клюет! Мы же разбираем сейчас ситуацию, когда у других не клюет, а вы ухитряетесь ловить. Открою свой секрет. Из двадцати удочек, которые я вожу с собой на зимнюю рыбалку (число не заколдованное, просто столько разных мормышек и «чертей», в различном сочетании с различным сечением лески), есть с леской 0,08, а уж с 0,10 – обязательно, с самым чутким сторожком, с самой маленькой мормышкой. Это «секретное оружие» на бесклевье. Самый маленький мотыль, колечком, и с Богом! Да, рвет такую леску рыба, да, трудно, особенно на большой глубине и при ветре. Но лучше побороться с рыбой и упустить ее, чем просидеть весь день без поклевки.
Подготовка к рыбалке – пересмотр, ремонт снастей – тоже удовольствие. Здесь вы и фантазируете, и изобретаете. Приходится браться за слесарный и столярный инструмент, за клей. Вот когда вы ощупаете каждый миллиметр лески на каждой удочке, сделаете сами чуткие сторожки из часовой ли пружины, разломав для этого любимый будильник жены, или сделаете их из кабаньей щетинки, пластика. Когда вы каждую мормышку проверите, подточите, чтобы, не дай бог, не порезалась леска об острый ее край, тогда вы приблизитесь к истинным любителям рыбной ловли.
Ваши снасти должны быть готовы к работе в любую минуту. На леске не должно быть ни одного узелка. Пожалеете леску, потом горько пожалеете об этом. Закон подлости – на леску с узелком всегда клюет крупная рыба и всегда ее обрывает на узелке. Обязательно проверьте крючки у мормышек, к сожалению, они имеет вредную привычку разгибаться и ломаться. С любимой мормышкой сделайте две – три удочки, чтобы в случае обрыва быстро заменить запасной.
Четвертое. Пришла пора поговорить о технике лова. Какими бы снастями ни пользовался рыболов, владеть он ими должен в совершенстве и тонко чувствовать время подсечки. Чуть промедлил – опоздал, чуть раньше – «по губам».
Необходимо владеть несколькими способами лова и иметь соответствующие снасти, как говорят, «на все случаи жизни». Для ловли белой рыбы: подлещика, сороги, чебака – нужна снасть одна. Для окуня – другая. Конечно, «если клюет, то оно на все клюет». Разные не только мормышки: окунь любит круглые и яркие, белая же рыба –темные и продолговатые, но и техника лова разная. Заядлому окунятнику трудно ловить чебака, будет много пустых подсечек. А уж если вы взялись за «чертика», тут целая наука. Считаю, что рыбаки, успешно рыбачащие на эту приманку, – мастера! Нет, при хорошем клеве и новичок может поймать на «чертика». Но при хорошем клеве и местные рыбаки ловят, хотя лески у них миллиметровые и мормышки килограммовые. Настоящие мастера «чертика» ловят именно в бесклевье и более крупную рыбу.
Поэтому у настоящего мастера не одна и не две, а двадцать удочек с собой, оснащенных на все случаи жизни. Некоторые возразят, достаточно одной, двух с набором разнообразных мормышек. Можно и так. Это дело вкуса. Видел я таких рыболовов, что в самый клев замерзшими пальцами не могут попасть тонкой леской в ма-алюсенькое отверстие мормышки, слышал какие слова они при этом произносят.
В технике лова главное – игра мормышки, и от того, какие движения будет производить ваша рука, зависит, понравится это рыбе или нет.
Пятое. Теперь мы подошли к личным качествам рыбака, которые тоже оказывают немалое влияние на успех. К сожалению, приходится повторяться – некоторые наши коллеги не знают меры. В чем?! Вот именно в этом. Вы не согласны? Вы не видели пьяных рыбаков, спящих на льду? Ползущих, иначе это не назовешь, по снегу к машине?
Это тоже личные качества. И именно это «качество» рикошетом задевает всех нас. Люди подходят со своей меркой: один пьет – все пьют! Отсюда и обидные анекдоты: «Чего там, уметь рыбачить – наливай да пей!» и т.п. Я не ханжа, но каждый человек, рыбак он или не рыбак, должен знать меру. Свою меру!
Очень важны рыбаку такие личные качества, как активность и наблюдательность. Поиск рыбы, особенно на зимнем водоеме, – залог успеха. Прикормив место, вы можете дождаться подлещика, сороги, чебака. Но не нужно забывать, что рыба зимой вялая, малоподвижная. Лучше найти ее и прикормом раздразнить ей аппетит, чем целый день просидеть без поклевки.
Если вы молоды и полны сил, не жалейте их в поисках рыбы. Пробурите лишний десяток лунок – не пожалеете. И если вы человек наблюдательный, с каждой лункой будут расти ваши опыт и мастерство. Если рыба не берет на мормышку со дна, поднимите приманку выше, иной раз и подлещик, и сорога, а подъязок обязательно берут в полводы. Не берет рыба на «тряску», пробуйте на «стоячую». Ищите рыбу, не ждите когда она сама подойдет и клюнет. Понаблюдайте, как ваш сосед слева играет «чертиком». Ненавязчиво спросите, на мормышку какого цвета удачно ловит сосед справа. Мотайте на ус, все это пригодится и приведет к успеху.
Наблюдательность активизирует вашу смекалку, так как смекалка есть продукт наблюдений. Смекалка поможет при изготовлении снастей, ремонте рыбацкого ящика, лодки, вываживании крупной рыбы, выборе места.
Шестое. Выдержка. Это качество очень необходимо рыбаку. Иногда выдержка просто спасает его – в полном смысле слова. Растерялся рыбак при виде провалившегося под лед товарища, поторопился – сам угодил в полынью. Промедлил с веревкой или жердью – и товарищ ушел под лед, может быть, навсегда. Конечно, это крайний случай и тем не менее.
Седьмое. Психологический фактор. Вы должны быть уверены в себе, в своих снастях, в своих приманках и насадках. Уверены, что вы поймаете рыбу. Обязательно!
Есть еще ряд второстепенных факторов, которые в той или иной мере способствуют успеху. Например: мастеровитость, бережливость, аккуратность и т.п. Ведь согласитесь, ледобуром с острыми ножами легче и приятней просверлить десяток лунок, чем тупыми ножами – одну. Хорошо подогнанная одежда и обувь не только радуют глаз, но и сберегают здоровье рыбака.
Имеет значение знание биологии рыб и хотя бы азов метеорологии.
Прошу прощения, если кому-то мой тон покажется поучительным. Видит Бог, я не хотел этого. Я такой, же как вы, больной неизлечимой болезнью, называемой рыбалкой. И как каждый давно болеющий, знаю несколько больше, чем только что заболевшие, поэтому и хочется чем-то им помочь.
УЗЕЛКИ НА ПАМЯТЬ
1. Выйдя на лед, оглянись кругом, посмотри, сколько мусора оставляют твои собратья-рыбаки. Не будь такой свиньей. Помни, весь мусор, все битые и небитые бутылки весной пойдут на дно водоема. И вскоре не то, что рыбачить, искупаться здесь будет нельзя.
2. Не пей больше ста граммов. Нетрезвый рыбак кроме того, что мешает болтовней и поведением соседям, забывает об элементарной безопасности, и если не провалится под лед, простудится обязательно.
3. Не бери с собой лишнюю бутылку «на случай вдруг намокну, замерзну». Не обманывай сам себя. Все равно не удержишься или друзья выманят. Возьми лучше запасные трико и носки.
4. Будь наблюдательным, но не наглым. Заметил, кто-то ловит, бурись, но не под ящиком удачливого рыболова.
5. Отбрасывай лед из лунки против ветра или в сторону, но ни в коем случае – по ветру. Леска, относимая ветром, будет постоянно цепляться за кусочки льда. Наплачешься.
6. Не пей из лунки. Во-первых, не достанешь губами, обдерешь нос. Во-вторых, реки так загажены нами же, что пить из них нельзя. В-третьих, горло простудить ничего не стоит.
7. Не ставь термос со стеклянной колбой на лед или снег – лопнет колба.
8. При сильном морозе прячь наживку за пазуху. Даже в кармане шубы ее может прихватить.
9. Если тебе на рыбалке необходим режущий предмет, держи его в кармане в сложенном виде или в чехле. Все самодельные ножи с открытым лезвием, может быть, и удобны, но при неосторожном обращении наносят глубокие раны.
10. Не кричи, не разговаривай громко, не включай магнитофон или радиоприемник на рыбалке. Во-первых, это неприлично, а во-вторых, нарушает покой других. Они-то приехали отдохнуть от шума. Лучше прислушайся к пению птиц, треску кузнечиков, к шороху снега, наконец.
Вздохни полной грудью запашистый воздух любимой нами природы и радуйся, что мы живы и здоровы, что мы ЕЩЕ живы и здоровы.
АНЕКДОТЫ О РЫБАКАХ
– Вчера с кумом решили не пить и пошли на рыбалку.
– Ну и как рыбалка?
– Да лучше бы мы напились!
Пошли однажды добры молодцы на рыбалку, а водку-то и забыли…
Ежик подходит к рыбакам и спрашивает:
– Мужики, у вас клей есть?
Через пять минут ежик возвращается:
– Мужики, я вам клей принес.
Одна женщина спрашивает у другой:
– Ваш муж говорит, что ездит на рыбалку, но ни одной рыбки не привозит. Разве вам это не подозрительно?
– Вы не знаете моего мужа, – отвечает жена рыбака. – Вот если бы он привез домой рыбу, это было бы подозрительно…
Рыбак сидит на берегу у удочек. Замер в ожидании поклевки. Вдруг сзади голос:
– Удивляюсь, как у вас хватает терпения?! Я за вами уже третий час наблюдаю – ни поклевочки…
Клева нет. Попался ма-аленький ершик. Рыбак шутки ради, обмакнул его в водку и выпустил обратно в реку. И вдруг ка-ак начало клевать… И рыба крупная! Рыбак не поймет, в чем дело. Прислушался, а в садке среди пойманных рыб разговор:
– Вот ершик, гад, обманул, сказал, что здесь бесплатно водкой угощают и назад отпускают!
Рыбак возвращается с рыбалки, подкрадывается к двери своей квартиры, приложил ухо, прислушивается. Из-за двери голос жены:
– Заходи, не бойся. Кота я уже хеком накормила.
– У тебя муж-рыбак, тещу то ли щукой называет?
– Это он так букву «с» выговаривает.
Встретились два рыбака, один грустный-прегрустный.
– Чего ты такой? – спрашивает другой.
– Да вот, иду от врача…
– Запретил врач мне курить, водку пить, с женщинами дружить, на рыбалку ездить. Все! Теперь жизнь кончена, – говорит первый и чуть не плачет.
– Перестань! Мне врач точно так же все запретил, я ему сто долларов дал – он мне все разрешил.
Сидит рыбак в лодке. Затаился, на поплавки глядит. Вдруг рядом лягушонок выплыл и говорит:
– Мужик, можно я за лодку подержусь?
Рыбак ему пальцем грозит и говорит:
– Держись, только тихо-тихо.
Лягушонок подержался за лодку и опять просит:
– Мужик, а можно я к тебе в лодку залезу?
– Залезай, но только тихо-тихо.
Лягушонок залез в лодку, смотрит – а у рыбака в сумке колбаса, хлеб, сало…
– Мужик можно я колбаски кусочек…
Плюнул рыбак от досады:
– Ешь, но только тихо-тихо…
Наелся лягушонок, на животе лапки сложил – довольный. Вдруг у лодки второй лягушонок вынырнул и говорит:
– Мужик, можно я за лодку подержусь?
Первый лягушонок как закричит:
– Пошел вон отсюда! – и, обращаясь к рыбаку, спрашивает: - Правильно я говорю, хозяин?
Под утро жена тихонько выскользнула из-под одеяла, на цыпочках прошла в кладовку, взяла удочки, подсак, садок, лодку и вынесла все в мусорный контейнер. После чего вернулась в постель и уснула со счастливой улыбкой на губах, прижавшись к широкой спине мужа.
Она не знала, что жить ей оставалось чуть более часа…
Поймал рыбак золотую рыбку. Она просит:
– Отпусти, любое твое желание исполню.
Рыбак думает. Думает пять минут, десять, двадцать… Рыбка говорит:
– Мужик, у тебя что – желаний нет?
– Ага, – отвечает рыбак. – Попросишь чего-то, а потом друзья засмеют. Скажут, зачем не то попросил… Вот! Сделай так, чтобы в Чечне войны не было!
– Кого? – не поняла рыбка.
– Чтобы в Чечне мир был!
– А что такое Чечня?
– Ну, это была у нас республика, боролась за самостоятельность… Короче, у меня дома карта есть, давай я сбегаю, принесу, покажу, где Чечня.
– Мужик, у меня чешуя сохнет. А потом у тебя что, других желаний нет?!
– Ладно, – согласился рыбак. – Сделай мою жену красавицей.
Рыбак подал. Рыбка смотрела-смотрела, вздохнула тяжело и говорит:
– Ладно, мужик, беги домой за картой, будем мир в Чечне делать…
Поймал рыбак золотую рыбку. Она просит:
– Отпусти, любых три желания исполню.
Рыбак думал-думал, не может придумать, что попросить.
– Во! – кричит. – Пусть в реке вместо воды водка будет!
– Пожалуйста, – говорит золотая рыбка.
Зачерпнул рыбак из речки – точно! Водка!
– Давай второе желание.
Рыбак думал-думал, думал-думал…
– Во! Вспомнил! Около моего дома лужа есть, пусть в ней тоже водка будет!
– Исполнено, – говорит золотая рыбка. – Называй быстрее третье желание, а то я задыхаюсь…
– Ладно, – говорит рыбак. – Давай еще бутылку водки и уматывай!
Сидит рыбак на берегу, на поплавки смотрит. Рядом собачка Шарик лежит. Тихо. Солнышко светит, травка зеленеет, вода под солнечными лучами искрится, и вдруг из воды высовывается морда коровья и спрашивает человечьим голосом:
– Послушай, это тот берег или этот?
Рыбак обалдел, но ответил:
– Спасибо, – сказала корова и нырнула.
Рыбак потряс головой, глянул на Шарика:
– Да, я и сам офигел от неожиданности, - сказал тот.
Встречаются два рыбака. Один говорит:
– Вчера сазана поймал. Полдня на берег вытаскивал. Здоровый! Сто пять килограммов весит.
– А я щуку поймал, так у нее в брюхе серебряный подсвечник был, и свеча горела…
– Ладно, я скину с сазана сто килограммов, только и ты свечу потуши…
Рыбак неожиданно возвращается домой. Мимо него из квартиры быстро пробегает незнакомый парень. Рыбак возмутился:
– Вот она современная молодежь! Ни здрасьте, ни спасибо…
– Мой кот только морскую рыбу ест.
– Нет, мой – патриот! Только обскую.
Идет отдыхающий по берегу реки в праздничный день, с соответствующим настроением. Глядь, а за кустом рыбак сидит. Две удочки у него. Одну он забрасывает в воду, другую – в кусты.
Отдыхающий страшно заинтересовался:
– Простите, а кого вы в кустах ловите?
– Выпить есть? – спрашивает в свою очередь рыбак.
– Конечно, – отвечает отдыхающий и достает фляжку.
Рыбак выпил, крякнул и говорит:
– Вот на ту, что в воде, с утра ни разу не клюнуло, а на ту, что в кустах, – ты третий!
– Вам приходилось переживать нервные потрясения? – спрашивает доктор.
– Да, однажды на рыбалке бутылку водки унесло течением.
На одной стороне пляжа расположилась целая армия рыбаков разных возрастов. Рыбачат. И вдруг на другой стороне, на песочке, появляются две девушки и начинают раздеваться.
Молодые рыбаки побросали удочки, стали спешно раздеваться тоже, чтобы плыть к ним навстречу.
Рыбаки в возрасте за тридцать, стали их отговаривать:
– Подождите, сейчас лодки накачаем…
Рыбаки, которым за сорок, говорят:
– Чего вы торопитесь, они сами сейчас приплывут.
Рыбаки – за пятьдесят:
– Да и отсюда все хорошо видно!
А рыбак за шестьдесят, плюнул с досадой:
– Накаркали – плывут сюда!
Рыбаки разговаривают по телефону:
– Чай будем брать?
– Да, каждый по бутылке.
Зима. Сидит рыбак над лункой, щеки почему-то раздутые. Подходит к нему второй, спрашивает:
– Клюет? – кричит второй.
– Тьфу! – выплевывает первый мотыль на ладонь: – Чего орешь, видишь – отогреваю…
Мороз страшный. Рыбак сидит, аж уши побелели.
Другой ему говорит:
– На шапке уши опусти, обморозишься!
– Ага! «Опусти!» Вчера опустил, друзья звали выпить – не услышал.
– Ты осенью брал отпуск, чтобы половить форель, помнишь?
– Сегодня одна из форелей звонила, сказала, что она беременна…
– Милый, а за что ты меня полюбил?
– Ну вот, теперь это удивляет и тебя …
– Посмотри, дорогая, каких рыбин я тебе поймал!
– Ладно врать! Соседка видела, как ты заходил в рыбный магазин.
– Это потому, что поймал много. Пришлось половину сдать.
– Удивляюсь, как это жены точно помнят день свадьбы, мужья обычно забывают его…
– Милый, ты помнишь, когда поймал самую крупную рыбу?
– Вот видишь, а рыба уже забыла…
– Вот прочитай статью о рыбах. Тебе нужно поучиться у них молчанию.
– Сначала ты научись у них пить только воду.
Приехали два рыбака на озеро. Стали решать, что сначала делать – ставить сети или пить водку. Решили для начала выпить. Наутро проснулись и видят, что сети поставлены на берегу.
– Ты, дурак, где сети поставил?!
– Где ты греб, там я и ставил…
Сидит рыбак за кустиком, на поплавки смотрит и вдруг слышит справа:
По воде далеко слышно. Вот ближе…
И вдруг из-за кустов выплывает рыбак на резиновой лодке и гребет не веслами, а ложками.
– Ничего себе, ты бы еще вилками греб, – заметил удивленный рыбак на берегу.
Вовочка приходит в школу с распухшей губой.
– Вчера с папкой ездил на рыбалку, и на губу оса села, - объясняет он.
– Ты бы согнал ее, - говорит учитель.
– Не успел, папка веслом ее убил…
Два рыбака рыбачат, и вдруг один вытаскивает русалку. Смотрит на нее какое-то время и отпускает.
Второй рыбак в недоумении:
Клев прямо-таки замечательный, но вот беда – кончились черви. Рыбак решил над рыбой подшутить, вырвал листок из записной книжки и написал на нем: «Червь дождевой!». Зацепил листочек за крючок и забросил в воду.
И вдруг поплавок как затрясется… Рыбак дернул удилище, смотрит, а на другой стороне листка написано: «Лещ офигенный!».
Сидят два рыбака на берегу, достали бутылку, налили по стопке, а закусить нечем. Вдруг на дерево, что рядом было, ворона села с сыром в клюве.
– Вот она – закусь, – шепчет один.
– Ага, ворона не отдаст, – шепчет другой.
– Сейчас попробуем, – говорит первый и обращается к вороне: – У тебя стакан есть?
Сыр выпал. Закусили рыбаки. Посидели, покурили, налили по второй. Глядь, а ворона опять на дереве и в клюве уже колбаса.
– Ворона, стакан есть? – спрашивает рыбак.
– Ворона, третьим будешь?
– Буду! – кричит ворона.
Закусили колбаской. Посидели, покурили, налили по третьей. Глядь, а ворона опять на дереве и в клюве шмат сала.
– Ворона, стакан есть? – спрашивает рыбак.
– Ворона, третьим будешь?
– Чего ты от нее добиваешься, – говорит второй рыбак. – Видишь, она пьяная!
– А ты мне наливал? – возмутилась ворона.
– В субботу никаких рыбалок!
– В субботу у моей мамы, твоей тещи, – день рождения!
– Ну, каждый год одно и то же, одно и то же…
– Ты что так мало пьешь?
– И тебе много пить не советую. На той неделе напился и привиделось, что у меня две тещи! Большего ужаса я в жизни не испытывал, до сих пор трясет.
Милиционер спрашивает у рыбака:
– Почему вы не спасли жену, когда она тонула?
– А откуда я знал, что она тонет?! Орала как обычно…
Врач спрашивает у рыбака:
– В карты играете?
– Как насчет чужих женщин?
– Что же, у вас нет пороков?
– Есть один, доктор.
– Ты можешь без рук показать, какую рыбу поймал?
– Конечно, могу, но в комнате нет предмета нужного размера.
– Почему рыболов во время поклевки не мигая смотрит на поплавок?
– Папа, тебя учительница в школу вызывает.
– Какая школа? Какая учительница? В речке рыба стала ловиться. Мне что, делать больше нечего?
– Не кричи, я ей то же самое сказал.
– Про любовь я уже слышала от своего первого мужа. Он клялся достать мне все звезды с неба. А что можешь ты?
– А я… А я всю рыбу для тебя в реке выловлю…
– Что ты подарил жене на 8 Марта?
– Она сама выбрала…
– Не пустила меня на рыбалку, оставила дома.
Рыбак собрался на рыбалку. Завел будильник. В назначенное время будильник брынь! Рыбак вскочил с постели и стал одеваться. Жена глянула в окно и говорит:
– Куда ты попрешься, дурак?! На улице морозяка, да с ветром…
– Ниче-ниче… – бормочет рыбак. – Машина придет, ребята соберутся…
Вышел. На улице мороз за тридцать. Ветер пронизывает. Постоял-постоял рыбак – ни машины, ни друзей… Замерз. Плюнул на все и пошел домой. Потихоньку разделся и нырнул под одеяло.
– Пришел? – спросила жена спросонья.
– А мой дурак на рыбалку уехал.
В школе на родительском собрании.
– Скажите, ваш сын может что-нибудь довести до конца?
– Да. С рыбалки его приходится уводить силой.
– У вас повышенное давление.
– Это последствия рыбалки, – отвечает тот.
– Первый раз такое слышу. Обычно рыбалка стимулирует работу сердца, успокаивает нервы.
– Ага! Как же… Успокоишь нервы… Только сети поставил, откуда ни возьмись – рыбнадзор! Я – в кусты. А они расположились на берегу: пьют, гуляют… Я – весь на нервах, да еще комары зае…ли. Какое может быть здоровье, доктор?! Отсюда и давление и другие разные болячки…
– Прихожу с рыбалки, а жена с любовником. С горя сел за стол, допил ихнюю бутылку водки, потом гляжу – квартира-то не моя…
Милиционер спрашивает у рыбака:
– Как вы могли сесть за руль в таком виде?
– А мне помогли друзья.
Муж пришел домой после неудачной рыбалки и ищет, за что бы к жене придраться. Ничего не получается: что он ни скажет, она все выполняет. Уселся муж в кресло:
– Жена, включи свет!
Включила. И так раз десять…
– Ах, ты… Ты кому сигналишь?
Рыбак у рыбака спрашивает:
– Не то слово! Я прячусь за дерево, когда насаживаю червяка на крючок, чтобы рыбы меня не разорвали.
Старый рыбак вспоминает:
– А какая раньше рыба была-а-а, в воду без трусов не зайдешь!
Банкир на рыбалке:
– Еще сто граммов инвестиций и я – недвижимость!
В вагон электрички вваливается тепленькая компания рыбаков. Один из пассажиров спрашивает:
– Ребята, вы откуда будете?
– А прямо из горла и будем, – отвечают те.
Вырастил рыбак здоровенного червя, понимает, что на такого червя и рыба должна клевать соответственная. Насадил червяка на крючок, поплевал на него и закинул… Поплавок под воду сразу ушел. Тащит рыбак за удилище, оно в дугу… Вытащил, а червяк двух здоровенных лещей за жабры держит и кричит:
– Ты что, дядя, сдурел – в воду меня кинул?! Эти двое чуть меня не съели…
– Что-то давно тебя на рыбалке не видно? Где ты пропадаешь?
– Да нет, радикулит.
Отец и сын на рыбалке. Не клюет.
– Сынок, мама кашу пшенную для прикорма сготовила. С маслом подсолнечным. Принеси из машины, давай-ка подкормим рыбу…
– Пап, а я кашу съел…
Час проходит. Клева нет.
Сынок, мама нам тесто сделала, достань – попробуем на тесто ловить.
– Пап, я тесто съел…
– Ага! Ну, съел и ладно.
Еще час прошел. Клева нет.
– Сынок, доедай червяков, и поехали домой.
Рыбак заболел ангиной, звонит другу, чтобы сказать о том, что он завтра на рыбалку не поедет и спрашивает шепотом:
– Нет, – тоже шепотом отвечает жена друга. – Приходи скорее.
Молодые выясняют отношения. Жена спрашивает:
– Скажи честно, ты мне изменял?
– Когда?! Я же все время на рыбалке…
Рыбак дает клятву: «Век клева не видать!»
– Ты постоянно на рыбалке, а всегда знаешь, чем твоя жена занимается. Поделись опытом.
– Ребята, это просто. Приезжаю с рыбалки и первым делом к соседке заглядываю, спрашиваю: «Как жизнь, жрица любви?». Соседка багровеет и кричит: «А твоя-то, а твоя…»
Рыбак оставил на берегу машину и для воров наклеил на лобовое стекло записку: «Бензобак пустой, магнитолы нет, двигатель уже украли».
Через несколько часов приходит, а на лобовом стекле другая записка: «Тогда зачем тебе колеса?»
.jpg)
